Побег в Индию. Часть третья

Живем. Здесь и сейчас. Без грандиозных планов на далекое будущее. Без сожалений о прошлом. Смакуя каждый настоящий момент. Кто-то скажет, что мы – бездельники и прожигаем свою жизнь напрасно. Может, и правы они. Да только никто не знает точно, как прожить эту жизнь не напрасно.

Читрадурга, Бангалор, Пантипатт, Ченнай.

«Прощай, Саша. Мне очень жаль».

Нельзя осуществлять мечты о дорожных приключениях с теми, кто к ним просто-­напросто не готов.

Оставшись вдвоем с Сашей, я лелею надежду, что теперь-­то вместе мы покорим Индию – живого места на карте страны не оставим, ведь у нас есть для этого абсолютно все «инструменты»:­ 165­килограммовый «Энфилд», здоровье, молодость и желание... Однако, я не учла, что последнее стрекозой бьется лишь в моих жилах. Карачинский же от километра к километру размышляет о потерянном времени, бессмысленном скитании, о том, что дорога ради дороги – совсем не то, чего он сейчас действительно хочет.

В Читрадурге мы зависаем ровно на два дня. Я обтекаю после истории с Лешей, пытаюсь найти оправдание его нелогичным действиям. А Саша мечется: продолжить путь или вернуться в заснеженную Москву? Этим мне и запомнился город Читрадурга, где ни один индус не говорит по-­английски, более того­ не понимает языка элементарных жестов. Вы когда-­нибудь голодали при наличии денег и достаточного количества едален в округе? Нет? Тогда съездите в Читрадургу. Не могу забыть, как в дешевой кафешке мы играли в «Крокодила», изображая, как голодны, как умираем от жажды. Пока пальцем не ткнули в стену, на которой была изображена тарелка с рисом, они не могли понять, чего мы тут расселись за столом и размахиваем руками, как безумные.

Из Читрадурги до Бангалора, города­-миллионника, мы добираемся полуживые. Около 8 часов пути. Апатичное настроение Саши капля за каплей вливается в мою кровь, и мне уже не хочется ни достопримечательностей, ни новых знакомств. Мы гуляем по улицам Бангалора через не хочу. Водитель тук-­тука устраивает для нас экскурсию за 100 рупий: показывает нам здание суда (что в нем примечательного?), крепость местного политического лидера, который скончался на днях, и выкидывает нас у ворот ботанического сада, где мы гуляем до самого вечера, продолжая вести разговоры на тему: «Зачем все эти скитания и не пора ли заняться делом: Саше – музыкой, Юле – книгой».

У Карачинского все ж есть цель – во что бы то ни стало он хочет добраться до Восточного побережья Индии, чтоб запостить потом в контактике, мол, глядите, друзья, мы проделали большой путь – от Аравийского моря до Бенгальского залива через всю Индию на «Энфилде»! А, может, он просто оттягивает момент расставания?

Из Карнатаки в штат Тамилнаду въезжаем под покровом ночи. Дорога – не самая лучшая. Серпантин. На границе документы не проверяют. Оба с легкостью выдыхаем – снова нам везет. Первый приграничный пункт – мусульманская деревня Пантипатт с одним несчастным гестом у автобусного вокзала. Здесь индусы смотрят на нас, как на богов, которые нечаянно сошли с Олимпа и непонятно за каким чертом к ним явились. На лицах удивление, испуг, подозрение, сомнительные полуулыбки. Зато здесь язык жестов понимают гораздо быстрее, чем в Читрадурге. Кормят нас за 50 рупий до отвала.

В таких комнатах, как та, что досталась нам в Пантипате, люди обычно сводят счеты с жизнью. Каждый сантиметр той каморки пропитан депрессией, тоской, грязью, стыдом, смрадом, чем-­то таким жалким. Находясь там, невозможно думать ни о чем, кроме смерти.

С восходом солнца выдвигаемся в Ченнай. Океан приближается.

За 30 км до города «Энфилд» выбивается из сил – лопается вилка на переднем колесе на скорости 80 км/ч. Чудом остаемся живы. «Никогда-­никогда-­никогда мне в дороге не было так грустно, как с ним, –­ думаю я, пока деревенские жители пытаются приварить вилку к мотоциклу, а Саша изливает душу мастерам, играя на испанской гитаре. ­– Никогда я не притягивала к себе столько негатива, как с ним. С самого начала это путешествие не предвещало ничего хорошего. Радует одно – не ругаемся: ни по мелочам, ни из-за серьезных проблем. И все-­таки мы похожи на двух призраков, бесцельно колесящих по индийским дорогам».

Если однажды я напишу пьесу о двух путешественниках, то это будет история о парне с девушкой, которые застряли на четверо суток в жутком номере ченнайского отеля. Саша уже на второй день сообщает, что Москва – неизбежна. Он притаскивает в комнату уродливый ситар, плач которого все сильнее и сильнее отражает мои беззвучные слезы по неслучившемуся, по несбыточному, по ускользающему. Вся улица, на которой стоит наш отель, по вечерам завалена грязными телами спящих мужчин, женщин и нагих детей. На берегу океана в своих цветных одеждах плещутся индийские туристы. Чему они так радуются? Тому, что вода еще хоть немного отливает голубизной или что мусорный остров до сих пор не коснулся берегов Ченная?

Саша пытается продать мотоцикл. Тщетно.

Мы бросаем наш «Энфилд» у здания проклятого отеля. Ключи Саша забирает в Москву на память. А я возвращаюсь на Гоа, и весь февраль не выезжаю за пределы Керима, с трудом представляя, что делать дальше. Ответ приходит неожиданно –­ я плюю на билет до Москвы с датой 27 февраля и еду в новое путешествие на север Индии. Одна. По совету друга мчусь на поезде в Дели, чтобы встретиться с настоящими буддистами и их учениками. Так начинается следующая глава в моих дневниковых записях под названием...

Путь будды

K.I.B.I. (Karmapa International Buddhist Institute) – здесь я сегодня ночую. В настоящем тибетском монастыре, окруженном зданием-­общежитием для студентов. У учеников Кармапы, далай-­ламы, есть комнатки, а я, еще не приобщенный к буддизму неверующий человечек, сплю в дормитории, большой зале, в которой стук по клавишам отдается гулким эхо. Монах, что привел меня сюда, спросил:
- Вы же к нам на одну ночь?
- Да.
- Вам здесь будет удобно?
- Да.
- Правда?

Этот вопрос меня несколько озадачил. «Правда?» -­ спросил монах, и губы его слегка искривились в ироничной улыбке, добродушной, но все же ироничной.
- Правда! –улыбаясь, бросила я монаху.

Сейчас, сидя здесь одна, ночью, думаю о том, как я сюда вообще попала. Причина? Я не похожа на всех этих студентов, заседающих в местной библиотеке за прочтениями книг, писанных их учителем Кармапой. «Он переживает 17-­ое рождение!» -­ восклицает Ната, любезно предложившая мне ночлег в своей комнате. Я отказалась. Захотелось побыть одной.

- Я ничего не знаю о вашем учителе. Я ничего не знаю о буддизме. Я ничего не знаю о медитации и йоге. Даже не знаю, зачем я здесь, ­ таковы мои ответы на вопросы местных студенток, угощающих меня чаем с запахом печенья и имбиря.
­ Кармапа…
­ Будда…
­ Кармапа…
­ Будда…
- Простите, но я, наверное, не принадлежу ни к одному из религиозно-­философских течений, потому что не могу впустить в себя культ личности, независимо от того, какого бы полета ни была сия личность. Это не мой полет. Что мне даст наблюдение за чужим размахом крыльев? Или я буду стараться размахивать ими так же, как мастер, и они-­таки отрастут?

Я не сказала об этом студенткам. Сидела, цедила чаек и слушала о том, как на свет появился Кармапа. И о том, как каждая из них приняла его прибежище (то есть причастилась, стала буддисткой). Одна, например, шла как­-то по Москве «в грибах» и познакомилась с парнем, он тоже был «в грибах». Оказалась у него в гостях в тот же вечер, а со стены его спальни ей улыбнулся клевый дядька, Оле (лама достопочтенный). А спустя 7 лет после этого она случайным образом оказалась на его лекции. И почувстовала себя, как дома. Будто всю жизнь только это и искала. Так начался ее путь к просветлению.

Может, прямо сейчас, в этой самой зале, где эхом отдается каждое напечатанное слово, начинается мой собственный путь будды?...
Ужасно болит голова, в самой ее сердцевине будто схватка происходит двух моих «Я»: «Я»-­белого, законсервированного нигилиста в пятом поколении и «Я»-­красного, революционного.

Вторая ночь в K.I.B.I.

Если ты когда-­нибудь гулял по пустым коридорам родной школы после полуночи… Или оказывался в просторной лекторской аудитории университета, днем бурлящего от наплыва студентов, а после закрытия ­ молчаливо гулкого и стонуще-одинокого… Если ты когда­-нибудь получал ключи от офиса собственной компании и оставался в нем тогда, когда все нормальные люди спят в теплых кроватях, а их рабочие мониторы смотрят зияющими темными дырами на того, кто шляется из кабинета в кабинет, просто потому, что ему не хочется идти домой и работы много… Так вот, если да, то ты поймешь, с какими чувствами этой ночью мне довелось побродить по застывшему в теплой тиши буддийскому институту при храме.

Монахи и ученики ложатся спать рано, уже в 11 вечера во всех окнах общежития затухает электрический свет.
А мне в дормитории не сидится.
И тогда я отправляюсь в ночное путешествие по здешнему зданию: отчасти в поисках туалета, отчасти затем, чтобы возбудить у себя внутри какие-­то невероятные ощущения, те, что испытывают сокровищеискатели, исследуя палубу заброшенного корабля, те, что тревожат молодых охранников музеев и старинных дворцов, когда они впервые несут ночную смену посреди диковинных экспонатов.

На цыпочках вхожу в храм. Золотой Будда глядит на меня подозрительно, но снисходительно и говорит:
- До сих пор не наигралась, деточка? Ну давай­-давай. Ща как из-­под барабана вылезет монах, как даст тебе за твой лунатизм!
И сердце ёкает, и на секунду замирает – тогда ты слышишь, как громко звучит в тишине твое дыхание. Еще секунда, и ты, спотыкаясь, бежишь в свое временное укрытие. Там горит яркий свет, а в углу лежит красный матрас. Ложишься на него и смотришь на себя со стороны, с противоположного угла этой стеклянной комнаты:
- Эй, кто ты, девочка? И что ты делаешь на холодном полу?
- Не видишь что ли? Ме­ди­ти­ру­ю.
И засыпаешь.

Поездом от Дели до Силигури

Полюби Индию с головы до пят. Иначе – путешествуй по воздуху.

9 марта. Куда каждый день едут индусы на поездах? Их так много! Кажется, на перроне собрался целый город.
Прибытие поезда – отдельный кадр для кинофильма. Старики, мужчины, женщины и дети облепляют вагоны, точно саранча, не ждут, пока остановится эта железная кляча. Им важно занять места в первом вагоне, в низшем классе: лучше ехать сидя на лавке, чем валяться в грязном тамбуре – оправданный риск по индийским меркам.

Я легко обнаруживаю свой вагон под номером S11. Сорок минут до отправления с Олд Дели Рэйлвэй Стэйшн. Во всем поезде во время посадки царит кромешная тьма, спасает свет от фонариков и гаджетов. С трудом пробираюсь к 32-­му месту – это нижняя боковушка. Неплохо, но хотелось бы верхнюю, чтоб не делить днем полку с местными. Везение! Мужчина средних лет интеллигентной наружности сам предлагает мне поменяться местами. С радостью иду на уступку. Теперь у меня верхняя 33-­я боковушка, можно залечь почти на сутки за чтение книг и погрузиться в поездную мантру «чух-­чух, чух-­чух»… Как только механизм поезда приходит в действие, во всех вагонах зажигается электричество.

***
Какие же они все­-таки терпеливые! За те звуки, что издают их мобильники в два часа ночи, мои соотечественники уже давно бы башку свинтили тем, кто не дает людям спать. У индусов все иначе. Одни храпят на все лады. Другие слушают омерзительную музыку с завывком и хрипотцой – эдакий индийский шансон. Меня подмывает подойти к одним ребятам, вырвать из их рук гаджеты, растоптать их или выкинуть в окно. Всем остальным пассажирам и дела нет до шумовых эффектов. Похоже эта ситуация угнетает только меня. В своей стране я бы терпеть не стала. Здесь же никому не имею права свернуть башку по одной простой причине: кажется, я – единственная белая не только на весь вагон слиппер-­класса (второй класс с конца), но и на весь поезд. По крайней мере, на перроне при посадке не обнаружила ни одного иностранца.

***
В моем вагоне масса непало­тибетских лиц, раскосых. Они внушают мне доверие. Выглядят умнее и духовнее, чем южные индусы. Наверняка, это лишь иллюзия. Просто азиаты такого типа похожи на монахов, среди которых я жила в Дели пару дней тому назад.

***
Господи! Ну почему я снова куда-­то еду? Почему еду в одиночку? Закрываю глаза и сплю почти 1000 километров пути.

***
Напротив меня индусы играют в карты, похоже, в «дурочка». Большинство из них всю дорогу на меня пялится. Не выходит улыбаться им в ответ. Напротив, я впиваюсь им в лицо совершенно звериным взглядом, и только тогда они отводят глаза и долго не смеют посмотреть в мою сторону.

***
Читаю «Погнали» Ричарда Хелла. Главный герой тоже не совсем в курсе, какого черта он пребывает в пути, когда все тело его стремится к комфорту, к родному зеленому дивану.

***
Поезд опаздывает в Силигури на 6 часов.

***
Знакомлюсь в тамбуре с приятным пареньком, Джуном:
- И не страшно тебе одной путешествовать по Индии?
Отмахиваюсь:
- Жизнь вообще – штука страшная. Но так интереснее.
- Я не знаю ни одной индийской женщины, которая бы осмелилась отправиться в дорогу в одиночку.
- Не поверишь, но и среди русских не так много женщин, путешествующих по Азии без попутчика.

***
Поезд опаздывает в Силигури на 10 часов.

***
10 марта. Проснулась в ужасном состоянии: горло болит, на губах простуда. Но физическое недомогание – ничто в сравнении с психологическим. Сегодня я ненавижу индусов всех вместе взятых. За их неуемную горластость и шумливость. Если еще вчера меня забавляло, как поездные торговцы распевают на все лады: «Чаи-­чаи!» «Бирьяни­-бирьяни», -­ то сейчас всех их хочется убить, даже «Энигма» в ушах не спасает, они перекрикивают максимально возможную громкость айпэда. С 5-­ти утра в вагоне столпотворение. Все поглощают еду и чистят зубы. Чистят зубы и снова едят. В тамбуре, где еще вчера можно было спокойно сидеть, свесив ножки вниз и наблюдать за сменой пейзажей на скорости под 200 км/ч, теперь не протолкнуться. Там целая гора человеческих тел.

***
Кажется, некоторым пассажирам я очень не нравлюсь. Вот-­вот один из них, черный, с огромными на выкате белками глаз, столкнет меня с лесенки, куда я все-­таки пролезла, чтоб подышать свежим воздухом. Чудится всякая дурость.

***
Тошнит от окружающей грязи. Вся одежда, включая спальник, провоняла индийской жратвой и потом.

***
Ехать еще примерно 5 часов, если поезд вообще собирается дотащиться до Силигури. Мы останавливаемся везде: среди полей, среди помойных куч, среди трущоб, и, разумеется, на каждой станции. А кто-­то говорил, что индийские поезда едут быстрее, чем российские.

***
Не хочу притворяться, что мне все это нравится. Отнюдь. Я в ужасе. В у­жа­се!

***
Мечтаю о белых простынях с ароматом лаванды и о горячем душе с меганапором.

***
Индийские трансы, периодически шастающие по вагонам – чума!
Эти ряженые в сари мужики с щетиной на пропитых лицах делают три хлопка в ладоши и щиплют пассажиров (сильный пол) за причинные места. При этом требуют платить им деньги! Индусы на появление трансов реагируют по­разному: одни откупаются от них рупиями до того, как те успеют к ним прикоснуться; другие хохочут, и, кажется, весьма не против потискаться с трансвеститами.

***
Вода в туалетах закончилась еще вчера. Вонь приобретает максимальных размах.

***
В соседнем вагоне находится кухня. Когда повара закидывают в котлы специи, все пассажиры, будто по нажатию кнопки, начинают громко кашлять и чихать. Перцовая атака?

***
В билете время прибытия – 4 утра. На землю я сошла в 14.­00. Опоздание ровно на 10 часов. Бывает. Это Индия, детка. Люблю ее во всех проявлениях.

Прибытие в Калимпонг

Благо природа наградила меня быстрой реакцией: водитель автобуса не церемонится, управляясь с пассажирским багажом, ­ сбрасывает сумки прямо на головы людей.

Солнце уже почти скрылось за горами. Стою на автовокзале Калимпонга и ощущаю абсолютную растерянность. Не очень понимаю, куда двигаться дальше. Сразу в монастырь к монахам? А вдруг там снова поселят в келье, где толком ни отдохнуть, ни помыться? Может, снять номер в гесте, а завтра с утра наведаться к Кармапе? В итоге, решаю ехать сразу в монастырь. Возможно, Китти из K.I.B.I кому-­нибудь сообщила о моем приезде, и меня кто­-нибудь ждет и волнуется.

Первый же таксист соглашается добросить меня до монастыря за 100 рупий. Доезжаем до места. Кругом одни монахи. Ни одного человека в гражданском. Все поголовно в малиновых рясах. Таксист делает мне ручкой. Набираю в легкие побольше кислороду и уверенной походкой иду к самому пожилому монаху.
- Добрый вечер. Я Юля из K.I.B.I. от Китти. Приехала на сутки. Мне надо повидаться с Кармапой.
Смотрят на меня, как на курицу, вошедшую не в тот огород.
- Завтра приходите. Кармапа еще не вернулся со встречи с королевой Бутана. Ждем с минуты на минуту.
- Но… Знаете, мне ночевать негде.
- Спросите там…
Машет рукой в неопределенном направлении, но явно обратно противоположном расположению монастыря.

Спрашиваю «там». «Там» отвечают, что все комнаты заняты. Неужели помощи ждать неоткуда? И вдруг:
- Юля! Ты Юля? Привет! Я – Алла! А мы тебя со вчерашнего дня ждем!

Надо же! Меня ждут! Фуф. Алла, пухленькая калмычка, в эту секунду явилась для меня в виде ангела, взявшегося непонятно откуда, вцепившегося в меня крыльями и понесшего меня на экскурсию по монастырю. Она всем подряд меня представляет. Кажется, им плевать, что какая-­то Юля приехала из Дели. Но тем не менее мне улыбаются. Алла болтает без умолку. За час беседы с ней узнаю, что тут надо держать ухо востро и тело особняком. Не надо прилепляться ни к каким компаниям. Почему? Так и не поняла. Алла говорит про буддизм и ей все равно, что я вообще-­то пока еще не буддист и пребываю в раздумьях над тем, надо ли мне становиться просветленной. Из крыльев Аллы меня вырывает милая Женя. Это ей поручила Китти меня спасать. И Женя проявляет безграничную теплоту и открытость. Она уже договорилась о моем ночлеге. Более того, она уже закинула удочку по поводу личной встречи с Кармапой. И Жене я отдаюсь без остатка. С ней и говорить уютно и молчать. К домику, где мне предстоит провести сегодняшнюю ночь подхожу уже ближе к 11 вечера. Замечаю, что с террасы видны горы, усыпанные ночными огоньками, точно драгоценными самоцветами. В комнате живут поляки: Анна, Магда и Майки. Вместо горячего душа, обливаюсь холодной водой, цепенея и приговаривая: «Бывает и хуже!». И иду спать, обрядившись во всю имеющуюся в моем распоряжении одежду. Ноги согрелись только к середине ночи.

Перед встречей с Кармапой

Полячка Анна покинула комнату в 5 утра. Просыпаюсь под голоса Магды и Майки. Они чистят зубы и наперебой рассказывают мне, еще сонной и слабой, как дойти до залы, где проходит пуджа (ритуальное священнодействие, где монахи читают на тибетском мантры и проделывают разные непонятные штуки, а все ученики впадают в медитацию).
- Кармапа приехал! Так что ты с ним обязательно увидишься! –восторженно говорит Майки.

Кажется я простудилась. Нос забит – не продохнуть. Во всех членах – слабость. С первой секунды утра 11 марта чувствую себя не в своей тарелке, будто я тут случайный человек, отнимающий у людей неслучайных драгоценное время, которое они почему-­то мне великодушно дарят. Все мои новые знакомые, а за вечер их уже набралось с десяток, боготворят Кармапу, приписывая ему нечеловеческие способности: «Он может растворять стены». Но вряд ли я достойна чести увидеть сие магическое действо. Говорят о нем исключительно с содроганием, почтением, уважением. Вчера перед сном, по совету Жени, я ходила вокруг дома Кармапы и просила, чтоб он меня принял и благословил. Хочу ли я чьего-­то благословения? Надо ли оно мне? Совершенно не осознаю. Я, точно веточка, брошенная невидимой рукой в ручеек, гонимая потоками ледяной горной водицы, все время вперед в неведомое, а оттого весьма любопытное будущее.
Вчера ночью я даже представить себе не могла, среди какой красоты мне посчастливится проснуться. Кругом – горные пейзажи, цветы цветут, птицы щебечут и местные ребятишки цветут и щебечут, как цветы и птицы. Солнце, зевая, потихоньку катится по небосклону, и жар от него становится все ощутимее и приятнее. На севере Индии так не хватает гоанского солнышка, его кисельного обволакивающего тепла.

Проматываю в голове вчерашнюю вводную лекцию от Жени. В основе буддизма лежат четыре мысли:
• жизнь есть страдание;
• жизнь обусловлена непостоянством (переменчивостью условий);
• жизнь зависит от кармы (действий, совершенных в прошлом телом и умом);
• от страданий можно избавиться и ждет тебя хэппи­энд, причем не в следующем теле, а в том, в каком ты пребываешь сейчас.
Чушь, конечно…
Но попробовать хочется...
Вдруг эксперимент завершится успешно…
Сегодняшней ночью мне снился сон. Будто я принимаю прибежище Кармапы. Стыдно сказать, в чем это проявилось. Но я же обещала себе быть до конца честной в своих высказываниях. Принятие прибежища во сне представляло собой физическое соитие с 17-­ым Буддой.

Благословленная Кармапой

Перед тем, как войти в его покои, испытываю что-­то вроде предэкзаменационного волнения.
- Кармапа болен, – сообщает монах нам с Женей. – Отравился.
У его святейшества диарея. Почему-­то это вызывает у меня улыбку. А Женя искренне волнуется за человека.
- У девочки есть только один шанс его повидать, сегодня, завтра она уезжает в Непал, – упирается Женя.
Кажется, ее усилия даром не проходят. Мне позволено войти.
- Видишь, какая ты везучая, – заключает Женя.
Может быть.
Вхожу. Сажусь перед Кармапой на колени. Говорю:
- Здравствуйте, я Юля. Хочу принять прибежище.

Кармапа – грустный человек в рясе, с бледным лицом и рыхлым телом, явно нуждающимся в диете. Но лицо у него приятное. Он говорит мне две вещи:
- Реальность вокруг тебя – не так уж и реальна.На випассану тебя благословляю. Но не теряй контакты с миром. - Затем Кармапа срезает с моей головы клочок волос, шепчет под нос молитву. И все. Ритуал завершен. Я разочарована. Его святейшество ни разу не взглянул мне в глаза.

- Так ему и не надо на тебя смотреть. Он и без того все чувствует, – говорит Женя.
- Ну, не знаю. Как-­то я не ощутила его сверхспособностей.
- А ты что хотела, чтоб он прямо на твоих глазах стены растворил? – недоумевает Женя.
Хотя бы… Это я уже про себя.
­

- Перемен внезапных не бывает. Но они скоро начнутся в твоей жизни. Вот увидишь. Ты даже не сразу заметишь. А через года поймешь, – заключает Женя, которую я уже воспринимаю, как наставницу. Мне нравится, как и что она говорит. Хотя на каждое ее высказывание в голове моей возникает рой вопросов. И не на все вопросы я получаю ясные ответы.
Кстати, в качестве подношения вручила Кармапе 500 рупий. Не люблю святым деньги совать. Но без подношения тут нельзя. Лучше бы я ему салфетку крючком связала.

Файрпуджа

Зрелищно. Но скучно. Я часа полтора вытерпела. Зато в конце дня почувствовала себя лучше. Температура спала. А все люди вокруг выглядели такими дружелюбными, что я в очередной раз их полюбила. Познакомилась с австралийцем Кимом, калмычкой Ольгой, и немкой Мехтильдой – славные люди.

Мне в жизни не отделаться от растворенного в моей крови скептицизма, точно щелочь разъедающего плоть и ум. Вера не рождается естественным путем внутри меня. Я ее выдавливаю как последние остатки пасты из пластикового тюбика.

Ушла с пуджи. Села на гору провожать солнце. Оно похоже на зрелый апельсин, сладкий и теплый. В солнце я могу раствориться, так же, как в море или в горах. Сливаться с природой мне просто безо всяких медитаций, без усилий над собой. Природа для меня – идеальный спасательный круг. Погряз в сансаре (страданиях) – вали на лоно природы.

Тибетские монахи – веселые люди. За ними приятно наблюдать. В каждой паре глаз по два солнышка. А еще заметила, что все буддисты очень молодо и свежо выглядят.

Говорят, в Гонконге Кармапа однажды в процессе пуджи даровал свободу рыбам, на глазах у изумленной публики выпустив чешуйчатых переливающихся тварей в местные воды. Но это уже какая-­то другая пуджа, не файр. Наверное, вотерпуджа.

Получив, благословение от 17-­го Будды, следующим утром сажусь в автобус и еду в Непал, на 10 дней тишины, на випассану.

Ю. (Непал. Катманду): …с путешественниками не так все просто. Все мы свободу любим. Больше, чем секс. И все остальное.
С. (Таиланд. Бангкок): Чушь какая.
Ю: Чушь? Возможно… Но все, кого я встречаю в дороге, реально повернуты на свободе и желании «НЕ БЫТЬ КАК ВСЕ» -­ это уже новомодный тренд какой-­то! Может, я таких притягиваю?.. Забыла, что ты не веришь в притяжение…
С: Никакую СВОБОДУ вы не любите. Сто раз видел.
Ю: Вы? Это, типа, мы? А ты любишь по-­настоящему?
С: СВОБОДА – штука масштабируемая. И как раз-­таки к свободе полноценной и всеобъемлющей не готов почти никто. Да и желать ее лишь единицы горазды. И мы с тобой, Юленька, не они – единицы. Мы пока – нули. Ну, или половинки. Есть куда развиваться, словом. (Пауза). Я что серьезно написал «мы половинки»?
Ю: Нет. Эти два слова в одном ряду стоят далеко друг от друга.
С: …у меня свобода особенная после тюрьмы. Как-­то не до красивых фраз. Фактическая такая. Осязаемая.
Ю: Я из твоих пересказов и черновых записей БУДУЩЕЙ КНИГИ не прочувствовала твою тюрьму. И твою свободу. Увы. Я тебя ДО не знала.
С: Хреновый я писатель, выходит. Удивился бы, конечно, но это ожидаемо.
Ю: Вероятно, после тюрьмы ты очень изменился?
С: Наверное. Из прошлого – только мама и папа. Но они не вовлечены, так что в роли критиков выступить не могут.
Ю: СВОБОДА – это абсолютное бесстрашие. Однако отсутствие всякого страха снимает защитные реакции человека, что может убить его гораздо раньше, чем старость… Опять красивая фраза? Просто я так чувствую. Потому что, когда делаю что-­то из ряда вон выходящее, ощущаю внутри бесстрашие. А после, когда все анализирую спустя время, становится вдруг так страшно.
С: Ага. Я художник. Я так вижу.
Ю: По-­дурацки выразилась, но ты понял.
С: Понял, конечно. Буду теперь ждать, когда сама напишешь, что заблуждалась.
Ю: Написал «когда», а не «если». Посмотрим. Может, мне и не удастся понять до конца.
С: «Если» -­ для слабаков. А мы Индию проехали.
Ю: …но за 5 месяцев я точно изменилась. Нет. Черт. Люди же не меняются. Забыла. За 5 месяцев открылось много нового во мне. В смысле, я в себе открыла новое.
С: Может и не удастся. Ты же это вряд ли поймешь. Как все мы. А люди меняются.
Ю: Открываются. Распаковываются. Раздеваются. Но не меняются.
С: Романтизируй, ок. Меняются, конечно:)

Десять дней тишины

Часть первая

Слово «випассана» впервые я услышала от Лехи, некогда моего гоанского приятеля, того самого, что отказался продолжить со мной путь где-­то между Хампи и Читрадургой.
- Десять дней молчишь – вот что такое випассана, -­ дал определение он.
­ Ого! С детства мечтаю помолчать хотя бы денек!
«Помолчать» я поняла буквально – то есть не разевать рот, не продуцировать звуки.

- Медитируешь по 10 часов в сутки, -­ чуть позже я услышала от Лены, тоже гоанской приятельницы, которая на духовных практиках съела не то что собаку, а целый питомник четвероногих.
«Медитировать» я понимала также по­своему: это значит, сидеть в позе лотоса с закрытыми глазами и сложенными в красивый этюд руками.

- Не принимай близко к сердцу то, что придет тебе на ум в течение ретрита. Наблюдай слегка отстраненно, как в кино, -­ самый дельный совет, что я получила от Илюхи, моего давнего друга, до того как добровольно запереть себя в центре медитации, расположенном под Катманду.

За три недели до практики я заполнила регистрационную форму на официальном сайте випассаны по Гоенко, учителя, который почти всю свою жизнь посвятил тому, чтобы люди бесплатно могли открывать для себя новый мир, меняться изнутри. Как бесплатно? За донейшн. Ты отдаешь столько, сколько можешь отдать, сколько хочешь. А если вообще гол как сокол, есть возможность стать волонтером после прохождения одного ретрита, помогать организовывать весь курс от начала и до конца.

А дальше, как вы знаете, я поехала к Кармапе получать прибежище Будды, ничего в этом не понимая, воспринимая все происходящее с иронией, прожженным скептицизмом и неиссякаемым ощущением, что я умнее других, что все полные идиоты, верят в каких­-то богов, тратят драгоценные минуты на сиденье под деревьями и врут всем вокруг, что каждый раз, скрещивая ноги и закрывая глаза, натягивая на лицо блаженную улыбку, они видят божественный свет и летают в царствиях небесных-­разнебесных. Я­-то знаю, что все мы – пыль: родились, оставили свой след в виде какого-­либо энергетического сгустка (дети, творчество, постики в вк) и сгнили в земле, снова обратившись в пыль, которая, в свою очередь, сольется с общим потоком и отпочкуется от него однажды в виде еще одной структуры пыли: каменной плиты, ромашки, цыпленка, яка или нового человека. Бесконечный процесс. Причем вполне очевидно, что энергия, накопленная тобой, не вселится в очередное материальное тело в том самом виде, в каком ты ее накопил. Какая карма? Ради справедливости – всем плевать, кем ты был в прошлой жизни, на будущую ты повлиять все равно не можешь, ибо жизнь есть только настоящая. Жизнь твоего сегодняшнего ума (беспокойного или ровного, негативного или более-­менее солнечно мыслящего, интеллектуально подкованного или бедного) в сегодняшнем теле (тощем или полном, низеньком или высоком, рельефном или совершенно неприглядном). Короче, в випассану я вписалась не с целью облагорожения собственной кармической природы. Мне дела нет до общего потока сознания и переселения душ миллирадов и триллиардов пылинок. Давайте честно, я хотела:

А) Бесплатно пожить в горах 10 дней после утомительных поездок по Индии, пожить там, где безопасно, где тебя кормят, есть крыша над головой, где можно, в конце концов, постирать и помыться по­-человечески.
Б) Помолчать.
В) Остаться без связи с миром (телефон, инет, книги, музыка, писательство).
Г) Провести эксперимент над своим телом – сможет ли оно сидеть в одной позе по 10 часов в день?
Д) Подумать в тишине, что делать дальше со своей кругом нестабильной жизнью.
Е) А потом уже: научиться контролировать свое эмоциональное состояние, почистить ум от всякого хлама, выкинуть с чердака все старье и навести там идеальный порядочек.

Какие санкхары? Избавление от страданий? Да разве можно от них избавиться? И зачем? С ними как-­то привычнее живется на белом свете, на контрасте ярче становятся моменты счастья, радости… Не­е, я вписалась в випассану спонтанно, в сущности, как это обычно и бывает со мной во всем.
Не стану сейчас рассказывать, что есть «випассана» и с чем ее едят. Скажу вкратце: випассана – это практика с 25-­вековой историей, первооткрывателем которой стал Гаутама Будда (тот самый, что под деревом родился, под деревом прожил, под ним же благополучно скончался в возрасте 80 лет), он же стал ее первым распространителем. Цель ретрита – увидеть реальность такой, какая она есть на самом деле.

Есть три основы, три принципа, на которых, как на трех китах, держится практика (мораль, правильное владение умом, чистый ум). Чистый ум – ум, лишенный загрязнений, ум, лишенный иллюзий и заблуждений. Реальность – штука потрясающая, просто ее мало кто видит, мало кто ей живет, и мало кто ей правильно пользуется. Випассана помогает разглядеть настоящий момент. А то чего мы все повторяем, как заведенные шарманки: «Лови момент!», «Живи настоящим!», «Наслаждайся мгновением!», «Здесь и сейчас!». А сами при этом большую часть своей жизни либо погружаемся в воспоминания, либо думаем о планах на будущее, сочиняем завтрашний день, мечты всякие, живем иллюзиями, что все будет отлично. Будет. One day, not now.

Часть вторая

В центральном офисе воздух дрожит. Здесь собрались люди из разных уголков мира: Япония, Китай, Корея, Индия, Таиланд, Непал, Польша, Бельгия, Германия, Украина, Чехия, США, Испания, Австралия… Здесь находится и представитель Российской Федерации – это я. Одна на всю Россию.
Подхожу к регистрационному столу. Называю имя.
- Ваш номер 65.
Выдают распечатку бланка, что я заполняла на сайте центра. Занимаю очередь. К учителю. Организация на высоте. Так много людей. Но никакого столпотворения, хаоса, шума, недовольства. Шанти кругом. И легкое напряжение. Воздух точно наэлектризован сотнями мыслей сидящих в очереди к учителю. Все происходит быстро. Уже через 10 минут я сижу перед дяденькой, лицо которого мне импонирует. И голос. И вопросы простые, ясные.

- Вы говорите на английском?
- Да. Но надеюсь, мне не придется на нем говорить.
- Вам не придется. Но вы должны понимать учителя (курс ведется на хинди и английском).
 - Я пойму, если речь чистая.
- Все, что вам необходимо, чтоб пройти курс, просто слушать, что вам говорят и работать терпеливо и серьезно.
«Работайте терпеливо. Работайте серьезно. И вы обязательно достигнете успеха» -­ в течение 10-­ти дней это повторялось неоднократно, чаще, чем три раза на дню, гораздо чаще.
- Да, конечно, я буду работать.
- Дисциплину готовы держать?
- Разумеется!
- Хорошо. Можете идти.
Далее все мы садимся на подушки в зале и слушаем первую инструкцию. Внимание рассеянное. У кого-­то вибрирует телефон. Кто-­то перешептывается. Кто-­то не может комфортно усесться и постоянно вертится. Отвлекаюсь на каждый шорох. Все, о чем говорит учитель, я уже прочла в брошюрке. Все понятно. Чего повторять по сто раз, как тугодоходящим. Просто я пока не осознаю, что мы все по-­настоящему туго доходим до простых требований.
­

- Исполняйте 5 принципов в течение этих 10 дней: не убивайте, не воруйте, не лгите ни себе, ни другим, никаких действий сексуального характера, сигареты, алкоголь, наркотики – нет. Сохраняйте тишину тела, речи и ума.
Тела. Речи. Ума.
Тишину ума? Как-­то об этом я особо не задумывалась, вписываясь в ретрит. Да и сейчас на вводной лекции на «тишину ума» не обращаю внимания.

После инструктажа порционно нас отвозят на газельках в медитационный центр випассаны, в Дармасшрингу -­ 45 минут езды от Тамеля (Катманду), у подножья Гималаев.
Горы. Красота. Благолепие. Жить здесь 10 дней. Я в сказке очутилась после долгой дороги – не иначе.
Сдаю паспорта, деньги, кредитные карты – правило безопасности (чтоб никто не украл из учеников). Все запечатывают в бумажные пакеты. Расписываемся. Мне, как гражданке России, не по себе. Паспорт отобрали. Хм… Но я обещала себе подчиняться дисциплине. Теку дальше.
Сдаю ноутбук, фотокамеру, ежедневник и все пишущие предметы, пачку сигарет.
Никто не проверяет тебя на честность. Не хочешь – не сдавай. Все под личную ответственность.
Мальчики налево. Девочки направо. Жизнь наша будет протекать на разных уровнях. В горах повыше – «кельи» мужские, пониже – женские. Пожилой немец помогает мне донести рюкзак до комнаты. Все предельно добры и вежливы. Персонал с ангельскими улыбками и лицами. Ищу подвох. Не нахожу.

Моя келья на десять суток – это кровать и вешалки для одежды, расположенные над «ложем». Три одеяла – прекрасное дополнение. Ночью точно не замерзну. Говорят, в марте температура опускается до нуля. Да спасет меня спальник и термобелье!
Не распаковывая рюкзак, иду обозревать территорию. Все, что есть у девочек в распоряжении – это медитационный холл, пятачок земли в 146 шагов (проверяла не раз, их ровно 146, обычных, естественных по размеру шагов), если идти строго по краю, не отклоняясь от него ни на градус. Далее – «место водопоя», кипяченая водичка в металлических цилиндрах, обеденный зал, душевые и туалетные комнаты. А кругом холмы да уходящие в поднебесье деревья. И агрессивные обезьянки. Кормить их не рекомендуется (одна как-­то покормила – пришлось ее мне спасать, оружием выступил любимый спальник, а я потом прославилась среди медитирующих геройскими чертами).

Общаюсь с девочкой из Украины. Она похожа на воробушка. Даже перья в волосах есть. Выглядит несчастной. Второй раз на випассане. Сердце разбитое.
- Знаешь, я ни в какую карму не верю. Но мне просто надо сейчас побыть наедине со своими мыслями, а еще тут так спокойно, безопасно, хочется безопасного места.
Я еще немного ее мучаю вопросами, мол, насколько это сложно, что вообще будет происходить.
- Да просто ум придет в брожение. Увидишь. Хорошо, что в чистом виде решила попробовать, без книг, телефонов, писанины, в первый раз особенно хорошо. Сложно будет на второй и шестой день.
Вместе с ней иду на ужин. Дают кашу (сладкую и несладкую) и чай с молоком. Вкусно очень.
Потом строем идем в холл на очередную инструкцию. Сегодня можно еще разговаривать. Это нулевой день. С завтрашнего утра включается режим тишины. Все потихоньку погружаются в длительное, я бы даже сказала в вечное, путешествие по закоулкам своего ума. Раньше я даже и представить себе не могла, что там настолько тесно от мыслей, живого места не найти: полки, полки, полки, а на них мысли, мысли, мысли, мыслища, мысленки, мыслинки, мыслюки... Когда только успела столько надумать! Голова до отказа набита ненужностями. Я ненамеренно открыла завод по производству бесхозного продукта. Разве я желала так засорить ум? Я… А кто я? Фуф. Завтра первый день. Может, ответ придет. А то все «я», «мне», «моя», «себя». Всю сознательную жизнь надуваю шар цвета и формы «Я». Засыпаю в сладких мечтах о переменах, перерождении: «Выйду отсюда. И начну новую жизнь. Книгу писать. Книгу пи…»

Часть третья

4 утра. Бьет гонг. Это похоже на звук «бэаууоомммммм», повторяющийся иногда от трех до шести раз (так и не поняла, от чего зависит количество ударов, видно, от настроения «звонаря»).
«Где я? Випассана. Чертовский дубак. Чего так мерзко? Холодно! Вода из-­под крана – колючий лед. Зубы свело. Успокоиться! Мысли позитивно. Черт, я замерзла. Ненавижу холод. Хочу на Гоа. Там так было замечательно. Как там было чудесно».
Уплываю в воспоминания. Не ловлю себя на этом. Просто уплываю. Одновременно одеваясь на первую двухчасовую медитацию. Становлюсь капустой: одежда слой за слоем прогревается, и делается более или менее уютно. Беру спальник и по темноте бреду до холла вместе с десятками съежившихся теней, замотанных в шали, платки, куртки, шарфы, простыни, спальники и даже махровые полотенца.
«Чего лица-­то такие похоронные? Чешку вообще прибила жизнь. Суровая такая. Какие все жалкие».
Это плывут мысли перед началом медитации.

Слева усаживаются мужчины. Справа мы.
«Он прикольный. Откуда, интересно? (об одном из учеников курса). Наверное, из Ирландии. Хотелось бы, чтоб он был из Ирландии. И обязательно играл на гитаре, как Саша. После медитации обязательно с ним познакомимся. «Ты откуда?» - «Ирландия». - «Оу, здорово. Мак Донах. Любишь Мак Донаха?» - «Семь писхопатов», «Залечь на дно в Брюге» – да, прикольный чувак»…
А дальше мы уже вместе лезем в горы, и он мне делает предложение на высоте в шесть тысяч метров. Я плачу. А он все это снимает на камеру. Потом наша случайная короткометражка набирает миллиард лайков на ютьюбе. Мы становимся знаменитой парой. Он везет меня в Ирландию. Обучает игре на гитаре. И теперь мы группа. Популярная во всем мире. И Саша видит меня по телеку, не верит глазам своим…. Это бесконечная фантазия на полтора часа. Я прослушала, что там надо делать в медитации. Просто сижу и мечтаю. А потом жду, когда, наконец, закончится эта мука. Ноги затекли и заледенели. Уже посидела в во всех позах: «русалочка, хвост справа», «русалочка, хвост слева», «маленький будда», «жопа на пяточках», «чело на полу», «маленький будда ссутулил плечи», «маленький будда выпрямляется и снова скукоживается», «я на всех обиделась» (это когда с головой накрываешься пледом, обнимаешь колени, голову кладешь на них), «маленький будда наоборот» (когда ноги не скрещиваешь, а наоборот, направляешь носки в разные стороны). Кажется, это весь мой репертуар «медитационных поз». Звучит голос Гоенки. Голос цыганский, отличный тембр. Но мне представляется в доску пьяный цыган, который сидит с пустым граненым стаканом и полузакатившимися глазами и из последних сил выдавливает «Мангаллла» Гонг! «Бэаууоомммммм»!!!

«Еда. Скорее-­скорее. Как голодно. Надо поесть быстро-­быстро. Тогда останется целый час на сон. Кровать. Три одеяла. Спать. Счастье. Тепло…»
Выстраиваемся в очередь. Подносим тарелку обслуживающему персоналу.
«Странно. Спасибо даже не сказать. Так можно и невеждой за десять дней прослыть. Интересно, это волонтеры? За так пашут?… Интересно, они просветлились? Как же бесит меня эта китаянка! Всю медитацию попой кверху просидела. Очень приятно. Блеск!..»
Ем, не замечаю, что ем, как ем. В думах.
Сплю с 7 до 8 утра.

«Бэаууоомммммм».
Сейчас я не люблю этот звук. Он вытягивает меня из тепла, из приятного сна. Мне было там хорошо. Снился мотоцикл и Саша, много солнца и сплошные радости.
Включают снова голос Гоенка. Говорит насчет дыхания. Опять не вслушиваюсь. С 8 до 9 витаю в облаках, продолжая додумывать несуществующие лавстори.
«Это и есть медитации? Сидеть и ничего не делать? Скучно…»

Гонг. 5 минут перерыв. Туалет. Водопой. Три круга по пятачку (146 шагов умноженных на три раза).
Два часа медитации. Но уже без учителей. Они ушли. Оставили нас наедине с собой. Весь арсенал поз испробован. Мечт еще предостаточно. Хватит на все 10 дней.

Гонг. Обед. Еще не проголодалась. Но ем с удовольствием. Кормят волшебно. Очень вкусно. Иду за добавкой.
С 11­.30 до 13.­00 я снова под тремя одеялами. Это свободное время. Куда его тратят? Потом узнаю: на постригание ногтей, помывку, стирку, чистку зубов, лежание на траве и каменных лавках, расчесывание волос. Но я трачу на сон. В кровати, в спальнике чувствую себя, как дома, в безопасности, тишине, покое, мечты тут рождаются выпуклые, розовые, мягкие, пушистые, как котятки. Ути-­пути. Спим.

«Бэаууоомммммм».
С 13.­00 полтора часа снова медитация без учителей с финальными мантрами в исполнении Гоенки.

«Бэаууоомммммм».
5 минут брейк. Туалет. Водопой. Три круга по пятачку.

«Бэаууоомммммм».
14.­30-­15.­30 – групповая медитация (это когда нельзя менять позу). Все вошкаются. И я не исключение. Мечты неиссякаемые. Прекрасные.

«Бэаууоомммммм».
5 минут брейк. Туалет. Водопой. Три круга по пятачку.

«Бэаууоомммммм».
15.­30 – 17.­00 -­ полтора часа - снова медитация без учителей с финальными мантрами в исполнении Гоенки. Это уже просто адски долго. Где гонг? Гооооонг... Гоооооооооооооооооооонг!!! Разбудите его!!!

«Бэаууоомммммм».
Ужин. Хлопья, две дольки яблока, банан и чай с молоком. Кладу три ложки сахара в чай.
«Какая я жадина. Ну и что. Я люблю сладкий чай. Чего она на меня так посмотрела? Блин. Наверное, только одну ложку можно класть?»
Дубак крепчает. Холодно. Сопливость становится массовой. А мне везет. Я заранее переболела. Здоровье – кремень.
С 17.­30 до 18.­00 гуляю по пятачку. Надоело спать. Смотрю на закат – солнце прячется за краюшку холма. Благодать.

«Бэаууоомммммм».
Да чтоб тебя! Как в зал, так он вовремя, как из зала – не дождешься.
18.­00 – 19.­00 – групповая медитация. Придумываю новую позу – «маленький будда, смотрящий в потолок»: закидываешь голову и дремлешь.

5 минут брейк. Туалет. Водопой. Три круга по пятачку.

19.­00 – 20.­45 – дискурс.
Я прошу помощника учителя поставить мне дискурс на русском языке. Есть! Меня ведут в отдельную комнатку и врубают проигрыватель. С этого самого момента все меняется. Я слушаю потрясную вводную лекцию от Гоенки. Первая вечерняя беседа. Понимаю, что весь день занималась не тем, чем следует, день прошел зря. Надо было дышать и наблюдать дыхание, весь день. И не думать ни о чем.
- Мысли то в прошлом, то в будущем...
«Откуда он знает?»
- Вы никогда не находитесь в настоящем…
«Ни разу сегодня не находилась…. Кажется, никогда. И вчера была в позавчера или в послезавтра»
- Наблюдайте дыхание. И все. Просто наблюдайте дыхание.
Я вдохновляюсь. Гоенка рассказывает про связь ума и материи. Никакой религиозной хрени. Все вполне научно объяснимо. Логично. Ясно. Просто. Понятно. Наблюдай дыхание. Ощущения в области ноздрей и под. Наблюдай.
Все последующие дни, каждый вечер я подзаряжалась за счет лекций, и день ото дня моя медитация превращалась действительно в медитацию.

Часть четвертая

Извержение ума. Внутри – хаос. Снаружи – космическая тишина.

Второй день. Ум вступает в борьбу с самим собой. Легко сказать – сконцентрируйте внимание на дыхании. Без визуализаций. Без вербализаций. То есть не то, что нельзя мантры про себя читать или воображать образ какого-­нибудь божества (мне это даже в голову не приходит делать, хотя Гоенка на лекциях акцентирует внимание именно на запрете создавать в воображении образ Будды, Кришны, Иисуса, а также мысленно произносить «Ом»). Нельзя произносить слова типа «вдох­-выдох», «раз­-два» и что­-то подобное. Или представлять, что на кончике моего носа сидит маленькая Юля и наблюдает за тем, как холодный воздух входит в ноздри, сушит слизистую, а затем выходит более теплым и оставляет незаметный след над верхней губой. Черт, эта маленькая Юля то и дело оказывается на носу. Я ее прогоняю. А она снова там появляется. Как только мне надоедает бороться с этой навязчивой девочкой, я снова погружаюсь в водоворот мыслей. Три минуты – в голове вакуум, остальное время в уме появляется лодка, она плывет сначала по узенькой речке мыслей, которая впадает в море, потом в океан, а потом – на меня обрушивается Ниагарский водопад мыслей.

Третий день. Голова вдруг сделалась огромной, не влазит в здание медитационного холла. Ее раздуло. Тело по прежнему сидит в неподвижной позе лотоса. А голова надувается… надувается… надувается. Далее в собственном воображении я подхожу к голове и втыкаю в нее иголочку. БАХ! Ее разорвало на мелкие частички. Мозги лежат повсюду. А все остальные, как медитировали, так и медитируют. Не замечают, что у них на лицах лежат куски моего серого вещества, стекают по щекам, болтаются на волосах. Эй! Люди!
В третий день я испытываю желание на одной из часовых медитаций встать и заорать во всю глотку. Нет, не заорать. Заверещать. Чтоб, наконец, оборвать зловещую тишину.

Четвертый день. Гоенка говорит: «С этого дня начинается випассана. Теперь вы должны наблюдать за ощущениями в теле. Двигайтесь от макушки к ногам и просто наблюдайте. Не реагируйте. Боль. Ок. Наблюдайте. Приятные вибрации? Ок. Просто наблюдайте. И держите в голове мысль: «И это пройдет, и другое пройдет. Все пройдет». И в жизни так. Сегодня есть у тебя электронная книжка, дорога и возлюбленный, которого ты крепко обнимаешь, сидя на «Энфилде». Не реагируй. Просто наблюдай за ощущениями в теле. Завтра ничего этого не будет. Больно? Не реагируй. Просто наблюдай. Так тело становится исследуемым объектом. Ты сидишь и препарируешь ощущения, никак не отвечая на боль или приятности. Оттачиваешь ум и чистишь его от заблуждений. Зачем страдать, если все пройдет рано или поздно? Аничча – закон непостоянства. Сейчас моя нога затекла и хочется сменить позу. Посмотри, что будет дальше. Я ее больше не чувствую. Боль прошла. А что дальше? Снова боль. А дальше снова ничего нет.

Пятый день. На вечерней часовой медитации мое тело исчезает. Я его не ощущаю вообще. Оно полностью растворяется в воздухе. Кажется, если кто-­нибудь подойдет и легонько подтолкнет меня – взлечу. Невысоко, а так ­ чуть­-чуть оторвавшись от земли. Мысли прочь! 30 секунд примерно я ощущаю полет. А потом мой ум говорит: «Ух ты! Летишь!» Полет окончен. Заткнуть мыслительный процесс нереально. Прошлое так и лезет, изливается изнутри. Я совсем малехонькая сижу на санках. Меня везут в садик. Фу, колючее платье надевают, чтоб сфоткать. Вывожу себя из прошлого. Снова фантазии. Сижу под яблоней с Буддой (в образе Киану Ривза) и ем яблоки. При этом мы безудержно хохочем. Накуренные как будто. Смеюсь в голос и не могу остановиться. В тишине медитационной залы звучит мой радостный смех, а по всему телу разливается нега. И это пройдет. Следующее видение. Саша сидит и тоже медитирует в випассане. А потом встает и говорит: «Да на кой оно мне надо? Только время зря теряю!» И мой ум повторяет за ним: «Только время зря теряю». Достигаю вакуума. Только бы ум не сболтнул чего-­нибудь. Молчит. Тихо. И вдруг индуска начинает кряхтеть и кашлять позади меня. И нет-­нет, да кто­-нибудь нарушит тишину – рыгнет, или икнет, или высморкается. Молчать! И это пройдет. Снова вакуум. Держи его… Не упусти. Я снова хочу дойти до свободных вибраций по всему телу, будто тепленькой водичкой с головы до ног обливают, будто лежишь в слоях теплого океана, будто в космосе, в невесомости. И это пройдет. Но прежде, чем оно пройдет, оно должно наступить. Никаких влечений. Никаких отвращений. Все пройдет. И тут внезапно в голове выстреливает строчка из песни: «Такая в сущности смешная вышла жизнь. Хотя что может быть счастливее, чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз, друг друга называть по имени». Наблюдаю: в носу защипало и стало жарко. Закололо в области слезных желез, и прошла вибрация по волосяному покрову головы. Затем две слезы, огромных, размером с перепелиные яйца выкатываются из слезных желез. На щеках остаются влажные тропинки. Сохнут. Прохладные тропинки. Наблюдаю. Но к чему это? Понимаю, если б вспомнила что­-нибудь важное, тоскливое, например, как бабушка лежит в гробу. Или что-­то подобное. Нет ведь песня, глупая и наивная!
В конце пятого дня случается идея, после которой я бегаю по пятачку и все время улыбаюсь. Это выводит из транса «душевнобольных» (мне часто представляется, что мы все­ сумасшедшие, которые неопасны для общества и идут на поправку, а еще кажется, что я попала случайно в дом для престарелых, доживаю свой век, прошлое вспоминаю). Со своей идеей я всех взбудоражила. Нет. Я не разговариваю. Просто активно нарезаю круги и улыбаюсь во весь рот, испытывая энергетический прилив. Пойду гору сверну. Пойду и сверну. Прямо сейчас. И это пройдет. Проходит.

Часть пятая. Извержение ума

Шестой день. Позади половина курса. Гоенка говорит, что самыми сложными становятся второй и шестой дни. Ничего подобного. В каждом из прожитых мною дней есть часы, когда ты отдаешься практике полностью, работаешь на чистом вдохновении, достигаешь высоких ощущений в теле, ум активно наблюдает и препарирует каждое ощущение: грубое, тонкое, почти неуловимое, яркое, приятное, неприятное. И есть часы, когда ты мысленно посылаешь всех и все к черту. Кажется, вот-­вот вскочишь и помчишься со всех ног собирать рюкзак. Сбежать! Заняться делом, наконец! Сколько можно сидеть и ощущать?
«Работайте усердно. Работайте серьезно. Работайте терпеливо».

С шестого дня приходит и усердие, и серьезность, и терпеливость. Во многом помогают вечерние лекции Гоенки. Я делаю вывод: «Не удастся навести стопроцентную чистоту в уме, так хотя бы отточу концентрацию, сделаю ум более острым, сосредоточенным на одном участке. Если не удастся стать просветленной (да и нет у меня такой цели, в монашки не уйду, а мирская жизнь не позволит тратить такое количество времени на работу с умом), так хотя бы смогу повысить чувствительность каждого из шести чувств. На ужин вкус яблока становится необычайно ярким. Появляется желание смаковать. Птицы, на все лады разрывающие тишину центра своим переливчатым пением, становятся тоже объектом наблюдения для слуха. Кажется, учусь шевелить ушами. Левым ухом. Правым ухом. Мысли то проясняются, то вновь покрываются жирной пылью. С ними еще работать и работать. Все течет. Все изменяется. Аничча. И это пройдет.
«В следующий раз на Гоа приду к Мариусу и Марье и попрошу выколоть на щиколотке браслет с надписью «И это пройдет». Память человеческая – штука вздорная. Сегодня помнит-­принимает. Завтра забывает-­отвергает. А так у меня будет часть тела, которая возьмет на себя обязанности секретаря, станет напоминать о непостоянстве всего сущего.

Седьмой день. Анализирую все что когда-­либо слышала о страдальцах, отшельниках, людях, отказавшихся от комфорта, отрекшихся от мира вещей и нацеленных на просветление.
Яснее ясного. Иисус Христос тоже научился исследовать свои ощущения. Он забыл о боли. Он принял ее и перестал испытывать. Потому, прикованный к кресту, он улыбался и говорил людям: «Не ведают, что творят». Ему не было больно. Он избавился от страданий навсегда. Да это же как носить туфли не по размеру весь день. А к вечеру испытать блаженство. Но не привыкать ни к тесноте обуви, ни к свободе избавления от нее. Просто принимать как есть. Жизнь есть страдание. Но страдать необязательно, ибо боль проходит. Жизнь порой осчастливливает моментами блаженства. Но не стоит пылать привязанностью к блаженству, ибо и ему суждено однажды оборваться.
День серьезной медитации. Несколько раз за день растворяю тело. Избавляюсь от материи, образую ментальный вакуум. Пребываю в воздухе в виде волн. Крутые ощущения. Но и это пройдет.

Восьмой день. Из медитационного зала исчезло уже семь девиц и трое парней. Как можно под конец все бросить? Нет, я себе не позволю. Просто потому, что, оборвав курс сейчас, уже никогда не пойму момента избавления от дисциплины центра, от правил, от данной возможности говорить. Работаю терпеливо. Работаю серьезно. Работаю настойчиво.

Девятый день. Последний день для серьезной медитации, -­ предупреждает голос Гоенки. Это настраивает на нужный лад. Уже совсем скоро конец. Достаточно сделать усилие, рывок… И я делаю.
В обед не получается себя собрать. Разваливаюсь на куски. Не медитирую. Разглядываю внимательно всех студентов курса. Возраст у них самый разный: от 16 и до 80 лет. Восхищаюсь стариками. Мое молодое тело испытывает неприятные ощущения, больно ему... Но каково старикам? У них больные суставы… Каково им высидеть, не шелохнувшись три часа медитации? Именно групповые медитации необходимо проходить от первой секунды до гонга без единого движения.
Дыхание ровное, поверхностное. Порой кажется не дышу – просто кислород разливается по всему телу. Он есть. Он не входит и выходит. Он замер. Мир замер. Вечность становится осязаемой.
Теперь надо наблюдать ощущения не только во время медитаций, но и в перерывах. Даже ночью. В ночь с девятого на десятый день по телу разливается волнение. В виде вибраций то на спине, то в области груди, то по плечам пройдет ток, то мизинец вздрогнет, то веки задрожат. Это становится любопытным предметом исследования. Завтра все кончится. Отменят тишину. Что будет? Неважно. То, что будет, тоже пройдет. Но я предвкушаю завтрашние ощущения. Я уже спешу их пронаблюдать. Сон чуткий. Прихожу к мысли, что теперь можно заняться осознанными сновидениями. По крайней мере, стало ясно, как это работает.

Десятый день. На утренней медитации молчание. Завтрак. Час на сон. Групповая медитация. И вот, наконец:
- Вы можете разговаривать. Но не шумите. Не пойте. Никакого телесного контакта. Особенно это касается мужчин и женщин.
А дальше мне трудно найти слова для описания момента снятия запрета на тишину. Центр защебетал. Столько улыбок, столько горящих глаз, столько радости. Ею захлебываются, в ней купаются. Звучит речь на всех языках мира. Хочется всех обнять, расцеловать. Почему эти люди, с которыми в течение всего курса ты не обменялся ни словом, вдруг стали такими родными? Как я люблю китаянку, что все девять дней просидела попой к верху. Как я люблю индуску, постоянно кряхтящую за моей спиной. Как я люблю непальских бабушек и розовощекую полячку, и чешку, лицо которой разгладилось от суровости, стало ровным, по-­детски наивным, как я люблю воробушка с Украины по имени Оля. Все перерывы мы проводим вместе, взахлеб рассказываем друг другу о своих ощущениях и переживаниях во время медитации. Пятачок наполнен солнечным светом. Цветы колышутся от звенящих интернациональных голосов.
Разрешено забрать камеру. Я бегу к офису со всех ног. И начинается охота за счастливыми лицами. Этот момент радости останется навсегда в памяти. Ощущения пройдут. Но они останутся в памяти тела. Главное, не завлечься ими. А то можно стать фанаткой випассаны. И вместо пользы получить регресс.

Легкой вибрацией наполняется весь медитационный холл, весь центр, весь Катманду, весь Непал, вся Азия, весь мир, вся Вселенная. Но. И это пройдет. Не искушайся радостью в членах, ибо уже завтра их может свести судорогой.

P. S. В следующем номере я расскажу о том, как прожила в Непале три месяца весны и встретила-­таки настоящую любовь. Вместе с англичанином Тимом мы отправились в путешествие по Таиланду (Бангкок, Паттайя, Пхи-­Пхи) и на целых полгода зависли на райском острове Самуи. /// 

Фото: Юлия Чайкина