г. Курган
(3522) 46-66-06
ЖУРНАЛ: CherAmi № 3 (61), ТЕМА: Бизнес

Бизнес крупного помола

13.11.2015
Бизнес крупного помола

Знакомьтесь, Олег Колташов – коммерсант, переработчик зерна, человек с ноткой здорового авантюризма. 

ТЕКСТ: Марина Кваш

Знакомьтесь, Олег Колташов – коммерсант, переработчик зерна, человек с ноткой здорового авантюризма. Страну трясет и шатает – нефть обваливается в два раза, инфляция ползет вверх, РЖД и «Росгосстрах» массово сокращают штат, – Колташов строит мукомольный завод мощностью 300 тонн в сутки. С нуля – впервые в Курганской области за прошедшие 50 лет. Олег называет себя аграрием, считает, что сельскохозяйственный потенциал Зауралья используется неэффективно и предлагает это исправить. Cher Ami утолил любопытство: узнал, почему наш герой не боится начинать стройку в кризис и какой проект продвигает, будучи депутатом областной Думы.

ПЛАН-ПЕРЕХВАТ

Олег должен был строить ракеты – он окончил Бауманку, университет, выпускавший кадры для Минобороны. Но горбачевское разоружение перековало меч на орало в буквальном смысле: двигатели для летательных аппаратов сменила пшеница. «Что-то толкнуло меня в сельское хозяйство, и я понял: мое, – говорит Колташов, вспоминая, как огромный поток инженеров оказался на улице и как пришлось искать себя заново, устроившись для начала на швейную фабрику. – Я заметил, что агробизнес притягивает: окунувшиеся в него люди, если они более-менее удачливы, покидают его с трудом. Так вышло, что мы стали молоть зерно – на чужих мельницах, в дискриминационных условиях. И по факту других вариантов развития у нас не было – нужно было строить свою».
Мукомольный завод стоимостью более полумиллиарда рублей – часть логичного, структурированного, многолетнего плана. В начале 2000-х фирма Олега Колташова перерабатывала пшеницу, отруби и зерноотходы на шести разных мельницах по давальческим договорам. Уже тогда это не нравилось крупным производителям, сделавшим все, чтобы задавить конкурента в зародыше. Почему и возникла серьезная установка: создать новое, отдельное предприятие, не имеющее аналогов в регионе. Разделить процесс на этапы, повинуясь законам экономики и ментальности русского человека. Последовательно выполнять. Так в 2011 году в Варгашах появился элеватор, способный отгружать 1,5 тыс. тонн зерна в сутки, и это было только начало.
Следующие пять лет занимались трейдингом: закупали пшеницу, сушили, сортировали, доводили до гостовской кондиции и продавали по всей России – на такие же мельницы, о каких пока только мечталось. Рывок к желанной величине – собственному производству – затрудняли обязательства перед кредитными институтами и критически низкая поддержка инвестиционных проектов областью. Но маятник был запущен давно и настолько обдуманно, что сомнений не оставалось: проект состоится при любых обстоятельствах. Чрезвычайная ситуация на полях в осень-2014. Санкции, контрсанкции. Обвал рубля. В октябре-2015 Колташов получает разрешение на строительство предприятия, ориентировочно способного выпускать 7000 тонн муки в месяц. И в душе ощущает незыблемое спокойствие.
Разумеется, от реальных проблем не уйдешь: например, когда урожай канул под снег, предприятию пришлось действительно туго. Как говорится, зерно на элеваторе не растет; предчувствуя пустой год, команда Олега закупила пшеницу на склад в ожидании роста цены, но та, напротив, упала – о прибыли можно было забыть. «Было очень непросто, – отмечает Олег. – Многие производители оказались на грани банкротства. Мы помогали им, чем могли: подрабатывали зерно практически по себестоимости». И все-таки дважды снаряд в одну воронку не падает: сегодня у будущего завода уже есть площадка, и в первые морозы там начнут забивать сваи. Проект Колташова станет четвертой по счету крупной мельницей в регионе (для сравнения: в Костанае их около 30) и, пожалуй, первой по качеству оборудования: статус лидера обеспечит линия швейцарской компании Buhler – голубая мечта всех мукомолов мира. Ожидается, что производство заработает через 2-2,5 года.

В ПОЛЕ ВОИН

– Олег Анатольевич, разве вы не опасались переходить на новый уровень бизнеса в кризис? Экономика в состоянии турбулентности, а вы запускаете инвестпроект.
– В процессе эволюции нашего бизнеса нет такой категории – кризис. Мы приступаем к воплощению какого-то проекта, когда лично я, моя команда и предприятие финансово, организационно, ментально к этому готовы. Есть кризис на дворе или нет – не имеет значения, работать можно в разных финансово-экономических условиях. Чаще всего в сложное время людей останавливает провал сбыта: рынок потребления сжимается, конкуренция возрастает. Например, если раньше было 10 производителей, выпускавших 100 тонн муки, то теперь рынок потребляет 80. Большинство боится конкуренции. Мы – нет. Наш менеджмент закален в суровых условиях давальческой переработки.
Если рассматривать кризис с точки зрения финансовых институтов, для нас вопросы с кредитованием решаемы. Банки видят, что проект доходный и окупаемый, они не отказывают нам в средствах. Пока я не вижу с их стороны каких-то «стопов». Если ситуация вдруг изменится, мы завершим ту часть работ, которую предполагаем осуществить за собственные деньги – а это 150 млн, – и будем ждать улучшений.

– Чтобы на полную мощность загрузить предприятие работой, понадобятся соответствующие объемы зерна. Курганская область в состоянии столько дать? Ведь та же «Макфа» покупает сырье у нас…
– Все покупают у нас. Наша область – Россия в миниатюре. Если страна сидит на нефтяной игле, то Зауралье – на зерновой. Обладая определенным потенциалом (при этом я считаю, что сегодня он мал, можно гораздо больше), мы никак не используем его у себя. Тривиальная переработка зерна в муку не требует инновационных вливаний или суперсложных технологических процессов, но почему-то у нас производство вообще не налажено. Мы вывозим сырье в соседние регионы, получая минимальную прибыль, оно перерабатывается в Челябинске или в Екатеринбурге. Там получают занятость, добавочную стоимость и налоги, а самое главное – продукт, вырабатываемый из нашего зерна, возвращается на прилавки наших же магазинов и опустошает нашу же с вами финансовую среду, выкачивая деньги обратно в Челябинскую и Свердловскую области. Вот такая существует экономическая несправедливость. Об этом все говорят, но серьезной государственной поддержки из местного бюджета нет.

– Я слышала, что зерно, произрастающее у нас, чаще всего не особо высокого качества и годится в основном на корм.
– Не знаю, кто вам такое сказал. В 2012 году в Курганской области уродилось идеальное зерно с безумным количеством протеина и клейковины, всего, что характеризует качество продукта. Конечно, бывают и непростые годы, например, сейчас у нас маленькие объемы продовольственной пшеницы. Точно такие же сценарии случаются в соседних областях и странах. Но это не проблема: замещая дефицит, зерно разных типов и разного происхождения смешивают; это называется помольная партия. Сегодня технология шагнула вперед так далеко, что, даже перерабатывая сырье низкого качества, я могу, применяя добавки вроде сухой клейковины, значительно его улучшить. Зерно – в принципе уникальный продукт. Вы знали, что генотип пшеницы сложнее, чем человеческий?

– Почему же тогда наши хлебопеки в один голос говорят, что мука местных производителей гораздо хуже казахстанской? Казахстанская к тому же дешевле.
– Не дешевле. Мы работали с местными производителями хлеба и обнаружили закономерность: свои проблемы они пытаются спроецировать на мукомолов. Мы специально держали в штате технолога хлебопечения, чтобы контролировать ситуации, когда нам заявляют, что наша мука плохая. Мы говорим: «Подождите, а почему плохая?» – «Потому что хлеб не поднимается». Тогда наш технолог выезжал и на месте доказывал, что мука-то у нас хорошая, дело в квалификации людей на принимающей стороне. По моему опыту, безупречность казахстанской муки – миф. Конечно, если говорить об их зерне, оно в целом лучше, но при низкой квалификации можно брать идеальный продукт и делать из него совсем не идеальный хлеб. По факту наша курганская мука качественно не уступает: как я уже говорил, сырье можно микшировать.

– Чтобы было понятнее насчет потенциала сельского хозяйства, приведите цифры: сколько зерна мы сейчас получаем и сколько могли бы в идеале? Как много денег это приносит?
– Сегодня мы собираем миллион 600 – миллион 800 тысяч тонн. А в 1959-м сдали государству 90 млн пудов, или 1,5 млн тонн зерна; в целом, учитывая семена и остаток на внутреннее потребление, результат был 2 млн 800 тысяч. И я хочу обратить внимание, какими силами проводились работы: люди вывозили пшеницу на лошадях и «полуторках». Вы видели, какая техника сегодня есть в арсенале аграриев? Разница между ней и тракторами 60-х такая же, как между «Волгой» и летающей тарелкой. В 70-х средняя урожайность была 16 центнеров с гектара, сейчас отчитываемся – 14. Многие говорят: солончаки, пятое-десятое. Хочется спросить: «Вы вообще о чем?»
Посчитать долю зернового бизнеса в ВВП Курганской области очень просто. Засеяв миллион 100 га и умножив на среднюю урожайность, предположим, 15 центнеров, мы получим миллион 650. Умножим на гипотетическую цену 10 рублей за кг и увидим ориентировочный итог – 16 млрд рублей (минус подработка и рефакция). В целом, я считаю, что Курганская область подошла к своеобразной черте: в 80-х годах мы засевали 2,7 млн га. Сейчас налицо гигантская потеря земли, и это – опять же потенциал для значительного увеличения ВВП за счет дополнительных площадей.

– А какой сейчас объем ВВП у области?
– В 2013-14 годах, когда зерновые стоили 5-6 тыс. рублей за тонну, он составлял порядка 90 млрд, из них 36 приносило сельское хозяйство. Сегодня, учитывая рост цен на продовольствие, составляющая агропромышленного комплекса выросла на 65%.
Если так пойдет и дальше, плюс увеличится объем посевных, мы, аграрии, по доле сравняемся с промышленным производством. Последнее сейчас, наоборот, падает: все уже забыли о ЖБИ, заводе деревообрабатывающих станков, КЗКТ, Кургансельмаше, швейная отрасль полностью высечена… Можно продолжать сколько угодно – примеров масса. Потенциал мощного промышленного кластера у Курганской области наблюдался в 60-х годах, во времена автобусного завода и КМЗ. Но если отойти назад, к 1943-му, мы увидим, что изначально это был чисто сельскохозяйственный регион: 2000 колхозов и совхозов против 400 промышленных предприятий, на 80% завезенных с Запада – эвакуированных во время войны. В какой-то момент у них началось активное развитие, и плановая советская экономика поддерживала зауральскую промышленность, в том числе и небезызвестным методом перекрестного субсидирования. Та достигла своего пика, а затем в условиях рынка, зачастую дикого, опять стала двигаться вниз.

– Однако если смотреть структуру пополнения областной казны, от промышленности – львиная доля налогов. Насколько привлекательно вкладывать деньги в развитие сельского хозяйства, если оно не сможет вернуть обратно соразмерную сумму?
– Логичный вопрос. Поэтому задачу нужно решать в комплексе. Я определил для себя три фундаментальных направления работы, которыми как депутат областной Думы буду заниматься. Первое – решение проблемы логистической удаленности Курганской области. Второе – обеспечение сельского хозяйства Зауралья машинно-технологическими станциями, о них я скажу подробнее. И третье – гармонизация налогообложения в отрасли. Единый сельхозналог, на который сейчас переведены почти все сельхозпредприятия, я считаю самым большим злом для аграрных регионов: из-за него деньги поступают куда угодно, только не в бюджет. Но исправить систему, причем так, чтобы нагрузка на аграриев не увеличилась, реально. И у меня есть предложение, как это сделать, первый шаг, способный серьезно повысить платежи в бюджет.
Почему сегодня у сельхозпроизводителей нет прибыли? Потому что примерно 90-95% аграриев сидят на едином сельхозналоге, не попадая в категорию плательщиков НДС. Что в этом страшного? Вся экономика, обслуживающая пищевую отрасль, работает со ставкой НДС 10%, и наш сельхозпроизводитель сразу дискриминируется по цене. Например, при гипотетической закупочной цене 9 рублей (включая НДС 10%) он вынужден продавать товар за 8 рублей 10 копеек. НДС оплачивает покупатель, но уже у себя в регионе. Кроме того, у сельхозпроизводителя нет и права возмещения НДС из бюджета (к слову, не из местного, а из федерального) за понесенные затраты. Поэтому, используя в хозяйстве различную технику и вкладывая в ее содержание гигантское количество денег, он несет объем затрат на 18% больше, чем те, кто обладает правом возврата.

– Не знаю, пожалуй, ни одного предприятия, которому НДС вернули бы без проблем.
– Да, но что хуже – спорить с налоговой за свои кровные или отмахиваться от приставов и банков за неуплату кредита? По-моему, лучше налоговая, особенно когда они видят перед собой компетентного человека.

– А много ли у нас компетентных аграриев?
– Это же поправимо. Если мы хотим защитить аграриев от претензий налоговой инспекции, давайте откроем консультационный центр на базе департамента сельского хозяйства. Финансовая и юридическая неграмотность легко исправляется. Создайте людям условия. Пока аграрии находятся на системе единого сельхозналога, мы не дождемся от них никакой прибыли, никаких выплат, будут одни убытки.
Пример: допустим, купил ты комбайн за 118 тыс. рублей и получаешь льготу 18 тысяч из федерального бюджета, будучи плательщиком НДС, плюс льготу по налогу на прибыль в размере амортизации транспортного средства. А единый сельхозналог, не подразумевая льготы по НДС, всю стоимость комбайна относит к числу едино-временных затрат, уменьшая прибыль сельхозпроизводителя до нуля и тем самым лишая бюджеты муниципальных образований 6% налога. Причем сам аграрий в общей сложности получает льготу 7 тысяч рублей. Сегодня оборот только по зерну (я не говорю о мясе и молоке) – около 17 млрд рублей, а в бюджет попадает всего 15 млн.

- Что касается ситуации с убытками, приведу мнение Дмитрия Рылько, генерального директора Института конъюнктуры аграрного рынка. Он подчеркнул, что маржа сельскохозяйственных предприятий, в частности в Уральском регионе, такова, что вопрос стоит практически о технологиях выживания.
- Абсолютно правильное высказывание – состояние в Курганской области депрессивное. Я говорю о наличии потенциала, но все же в школе учили физику: чтобы он появился, нужно взять эбонитовую палочку в одну руку, а шерстяную тряпочку – в другую, и потереть их друг об друга. У зерна действительно есть инвестиционная привлекательность, но большинству людей не присущ здоровый предпринимательский авантюризм, им нужны тепличные условия для ведения бизнеса. Поэтому должен появиться государственный агент, который будет минимизировать риски. Те, кто желает заниматься земледелием, нуждаются в инструментах, облегчающих ведение коммерческой деятельности. Я вижу выход в создании машинно-технологических станций, находящихся на балансе государства. Это наиболее защищенный субсидийный инструментарий для бюджета. Аграрии тратят гигантские средства на технику, это самая большая статья расходов. С пониманием того, что комбайны, опрыскиватели и тому подобное теперь можно взять в аренду, легче прийти в банк и попросить 2-3 миллиона (а не 50, как раньше) на солярку и семена.

БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ

Идею машинно-технологичных станций «подсказал» академик Мальцев, однажды ответивший Сталину, что для процветания сельского хозяйства Курганской области требуются всего пятьсот тракторов. Первый образец станции появился в Шадринске летом 1950-го, и сегодня Олег Колташов предлагает повторить этот опыт.

- Курганской области жизненно необходимо искать новые источники доходов, – подчеркивает он. – Разрыв бюджета достиг уже 15 млрд, нельзя же перестать оплачивать труд врачей и учителей и отапливать школы. В то же время Ткачев, министр сельского хозяйства, говорит, что в ближайшей перспективе экспорт сельхозпродукции может сравняться с экспортом газа. И потенциал для увеличения показателей эксперты видят в выводе неиспользуемых земель из отдыхающего состояния. По оценкам Минсельхоза, порядка 10 млн гектаров не востребовано по всей России, из них 1,5 млн – в Курганской области. Представляете?

Олег утверждает: обычным ура-патриотизмом людей в поля не загонишь. И потому появление предприятий со 100%-м участием государства, сосредоточивших на балансе машины полного агротехнологического цикла, – обоснованное решение. Его реализация освободит аграриев от необходимости непосильно вкладываться в хозяйство: приди, воспользуйся услугой посева или уборки, заплати за временное пользование транспортом и механизмами. Схема прекрасно работала в Казахстане, свернувшись только в 2005 году: стоило производствам окрепнуть и перейти к самостоятельной жизни, и государство, как любой нормальный регулятор, покинуло рынок. Масса примеров и у нас в стране. В России на идею работает и закон о передаче неиспользуемых территорий из рук нерадивых собственников во власть сельсоветов, что возможно, если землю три года никто не трогал. А раз так, задача ближайшего времени – запустить пилотный проект и подтвердить гипотезы делом. Тогда, вероятно, можно будет рассчитывать на участие в госпрограмме.

- Если банки поймут, что их риски минимизированы, они охотнее станут работать с сельхозпроизводителями, – подытоживает Колташов. – Долг образуется, когда фермер сам должен покупать дорогостоящую технику, а потом сам же обслуживать ее и долг перед банком. Подобные проекты необходимо запускать по крайней мере в таких депрессивных регионах, как Курганская область. В них нет нужды в Ставрополье: там и так все успешно.

- Олег Анатольевич, не могу не поинтересоваться, как вы относитесь к импортозамещению.
- Я не пытаюсь оценивать, хорошо это или плохо. Что касается реальных перспектив идеи, все зависит от искренности намерений. Если это не политический шаг, и позиция нашего руководства действительно такова, что мы хотим кормиться самостоятельно, это правильно. Мы должны развивать свое сельское хозяйство. Но мало просто закрыть границы, нужно менять режимы и формы поддержки агропромышленного комплекса, а не относиться на уровне «мы же даем вам деньги – вот и выживайте там, как хотите», выпускайте сыры, которые люди по 150 лет выращивали. Скрытая докапитализация профильных банков говорит о том, что не все формы господдержки работают эффективно. Сегодня мы были бы готовы купить оборудование для мельницы в России, но у нас нет нужных заводов – это ж надо было до такого довести машиностроение.

- Я недавно спросила одного из наших экспертов, почему в Челябинской области стала возможна ситуация, произошедшая несколько лет назад. Там позвали местных инвесторов, обеспечили их гарантиями, заложив это в областной бюджет, и в результате абсолютно все оставили свои деньги в регионе, создав производства. Сейчас Челябинская область – вторая по мясу птицы в России и пятая по свинине. У них только птицы 320 000 тонн, а у нас даже 10 000 нет.
- Челябинское чудо для меня и не чудо совсем. За деньги все могут: в Челябинске двухканальное финансирование (федеральное и даже в большей мере местное), а у нас единственный инструмент областной поддержки крупных инвестиционных проектов – субсидирование процентной ставки. То есть, банк дает мне кредит под 12%, федеральный бюджет субсидирует 6%, местный – 2%. А, скажем, в Тюмени раньше и 60% капитальных затрат возмещали. Представьте себе ситуацию: я построил элеватор, взял кредит, мне субсидируется процентная ставка – приходит областной чиновник и спрашивает: «Сколько потратил?» – «300 млн» – «Держи 180 млн на счет – компенсация капитальных затрат». Когда бы, по-вашему, я начал думать о мельнице? В 2012-м. В Челябинске народ не семи пядей во лбу, у них просто другие деньги – там есть машиностроение, металлургия... Проблема – исключительно в этом. Нам нужно ориентироваться на свое сельское хозяйство и все постепенно отвоевывать.

Фото: Евгений Кузьмин