Жизнь рядового доктора

Моя героиня – Любовь Михайловна Ольха. Она появилась в моей жизни совсем недавно, и я бы сказала, что это событие относится к новейшей истории. Если кто-то вдруг не знает, уточню: это самый талантливый, самый отзывчивый, самый профессиональный врач-педиатр из всех, с кем довелось столкнуться мне и огромной армии моих знакомых.

Так получилось, что я никогда не звонила ей просто так. Каждый мой звонок и каждое появление были связаны с простудой, отравлением или еще какой-нибудь болячкой, которыми судьба щедро осыпает наших детей во младенчестве. И каждый раз я испытывала огромную неловкость от того, что накануне был праздник, а я снова объявилась не для того, чтобы поздравить. Думаю, многие меня поймут. Почти у каждого есть такой человек, о котором помнишь всегда. Он не родственник, не друг, не приятель. Он занимает в сердце совершенно особое место. И всегда очень трудно высказать, какие чувства ты к нему испытываешь. И ты решаешь этот вопрос легко: ты просто не звонишь…

Расскажу предысторию. Впервые я набрала ее номер по совету одного моего знакомого, человека, совершенно фанатично и преданно любящего своих детей. Он отрекомендовал ее как врача от Бога и сказал, что нашим детям очень повезло, что их детство и их болезни пришлись на то время, когда Любовь Михайловна еще в строю. А потом добавил, что она принадлежит к последнему поколению настоящих врачей. Он был прав на все сто.
Любовь Михайловна согласилась меня принять, хоть мой звонок и был звонком совершенно незнакомого человека, отнюдь не подкрепленного чьей-то влиятельной просьбой, что само по себе, согласитесь, уже говорит о многом. В тот же день мы были госпитализированы. Так началось наше знакомство. Так Любовь Михайловна превратилась в нашу палочку-выручалочку.

История же, о которой хочу рассказать я, началась на 46 лет раньше. Тогда, в 1966 году, юная Люба окончила с золотой медалью десять классов средней школы небольшого курортного краснодарского городка. Поступить в вуз в столице края, не имея связей или финансовой поддержки, уже тогда было практически невозможно, и они с подругами в соответствии с романтическими веяниями той эпохи решили ехать покорять Сибирь. Но куда? Новосибирск для девчонок, выросших на плодородной земле Кубани, казался городом на краю земли. Краснодар, напротив, чересчур близким. Остановились на среднеарифметическом Омске.
О выборе института вопрос не стоял, благодаря школьной учительнице все трое хорошо знали и были влюблены в химию. Каждая имела золотую медаль, а это значило, что экзамен им предстоял только один. В том случае, конечно, если они сдадут его на «отлично».
Повезло только Любе. Остальных, следуя негласному указанию свыше, срезали как иногородних.

- Я сдавала последняя, - вспоминает Любовь Михайловна, - конкурс был ужасный, и от того, как «завалили» моих подруг, я уже смирилась с мыслью, что и меня ожидает то же самое. Мы решили: возвращаемся.

Решили – и стало легче; слишком тяжело им, шестнадцатилетним, ни разу не выезжавшим из своего маленького цветущего Майкопа, дался этот месяц – месяц, предшествующий вступительным экзаменам. Ужасные условия проживания и эмоциональная неопытность подкосили веру в себя и желание учиться в Омске.
Но его величество случай (или это судьба?) распорядился иначе. В момент, когда Люба поднялась отвечать на экзаменационные вопросы, председатель приемной комиссии, пуще прочих болеющий за отсев иногородних, встал и вышел из кабинета. Оставшиеся же преподаватели оказались более объективны. В результате в Любиной зачетке появилась «пятерка» по химии. Других оценок ей было уже не надо.

- Я даже не поняла, что произошло, - рассказывает она мне, смеясь.- Говорю приемной комиссии: «Зачетку мне отдайте!», а они: мол, зачем она тебе, мы «отличные» зачетки не отдаем! До моего сознания не сразу дошла мысль, что я уже поступила.

Потом были слезы, страх остаться одной в чужом городе – в общем, все, как и положено в таких случаях. Но она осталась. А через несколько лет, как принято говорить в пафосных передачах, посвященных биографиям знаменитостей, судьба подарила ей встречу с Александром Ольхой, теперь ее мужем, а тогда одним их первых студентов курса. Они поженились. Спросите, почему судьба?

- Ну а как же иначе: я из Майкопа, Александр Алексеевич – из-под Ташкента. Оба поступили сюда благодаря случайности, я – потому что председатель приемной комиссии недоглядел; он – потому что в 66-м году в Ташкенте случилось землетрясение и ташкентский политехнический на время закрыл свои двери. Вступительные же экзамены во все вузы Омска (города, который Саша для себя выбрал, потому что там жил его дядя) уже закончились, и только в Омский медицинский медалисты сдавали четвертого августа…

Классическая интеллигентская семья, думаю я, глядя на эту пару. Он – хирург, она – педиатр. Все по канонам советской патриархальной жизни. Могло ли быть иначе, если бы они жили в другое время?

- Вряд ли, Леночка, и амбиции здесь ни при чем. Я всегда любила детей и с детства ухаживала за ними. Поэтому свой выбор сделала сразу. Александр Алексеевич же увлекся хирургией на третьем курсе благодаря очень сильному преподавателю. У него ведь была возможность остаться в Омске на кафедре, он оканчивал институт с красным дипломом и с самым высоким баллом… Там была длинная такая история, меня даже вызывали в деканат и давили, чтобы мы остались, но на кафедре хирургии вакантных мест не было, а он бредил этой специальностью…

А в 1971 году в Омск приехала Нина Ивановна Кондина, главный педиатр Кургана. Целью ее визита было отобрать лучших студентов курса, чтобы те основали в Кургане детскую больницу. Открытие стационара планировалось на следующий год, и молодые профессиональные кадры были нужны как воздух.

- Не могу сказать, что именно об этом я всегда мечтала. Конечно, хотелось чего-то такого, где твою работу будет видно… Не там, где все уже создано… Мы знали, что больница только открывается и все нужно начинать сначала. Нас это прельщало в какой-то степени. И потому тогда, в 72-м, сюда приехали многие с курса.

Это был очень сильный курс. Руками этих ребят с нуля была создана детская областная больница имени Красного Креста. А руками Александра Алексеевича – урологическая школа, которой до этого не было в Кургане вообще. Он заложил основы, развил эту службу, и сейчас все урологические больные оперируются здесь, и редко кого отправляют в центральные регионы, только в том случае, если нужны высокие технологии и аппаратура, которой пока в нашем городе нет.

- В Курган мы приехали в августе. Вышли из поезда на вокзале и оказались поражены тем, какая вокруг тишина. После огромного, шумного, студенческого Омска маленький провинциальный Курган показался нам далекой деревней! Господи, какая здесь была глушь в те годы! Деревянные тротуары, бараки и много-много подсолнечной шелухи! Ее было так много, что я подумала даже, что кроме семечек в этом городе ничего не едят.

…Я слушаю Любовь Михайловну, и картинки тех лет словно оживают передо мной. Вот еще недостроенная больница, до ее открытия остается четыре месяца… Вот группа молодых врачей, у них горят глаза, они воодушевлены и совсем немного испуганы… Вокруг строительный мусор, пыль, суета… Но вместе с тем в воздухе висит настроение… Они молоды, им все хочется сделать самим…

- Мы были больны идеей. На нас лежала огромная ответственность, и это пугало, но это же и вдохновляло. А поскольку в области до того совсем не было детской больницы и стояли только отдельные койки во взрослых стационарах, то сразу после открытия сюда хлынул поток тяжелых больных. Ситуации порой были настолько тяжелые, что мы не успевали донести ребенка до отделения… Очень «тяжелые» детишки поступали…
Не хватало кадров. В отделении для детей раннего возраста нас было двое, два врача: педиатр и стоматолог. Изо дня в день мы дежурили вместе, просто потому, что остаться одной было страшно, в результате получалось так, что подолгу мы могли вообще не выходить из больницы. Но это было прекрасное время, мы были полны энтузиазма. Сегодня такого нет. Нынче молодежь не заставишь работать просто так, без денег.
- Сейчас ситуация другая. Рынок диктует свои условия.
- Да, да, да… Я ведь не осуждаю…Честно говоря, наши мечты за эти 40 лет разбились в пух и прах. Ведь столько было «темноты», необразованности… А мы-то мечтали, мы думали: «Ой, мы сейчас все поднимем, всех научим правильно кормить детей, следить за их развитием… Уйдут в прошлое знахари и колдуньи и все, все, все, что противоречит науке». Мы с энтузиазмом начали пропаганду рационального грудного вскармливания, борьбу с анемией… Мы думали, что изменим мир. Но, к сожалению, так не случилось. Лучше не стало.
- Вам не удалось изменить сознание за эти годы. А медицина? Как изменилась она? Сегодня считается хорошим тоном ругать ее.
- Нет, я не могу сказать, что все стало очень плохо. Многое продвинулось вперед. Что и говорить-то, ведь раньше мы даже и не читали, допустим, о компьютерной томографии или о каких-то методиках обследования, все делали вслепую, у нас были только руки и трубочка. Ну, в лучшем случае рентген-аппарат. Даже лабораторные методы исследования оставляли желать лучшего из-за несовершенного оснащения. Интуиция была основным инструментом, на который врач мог опираться в то время.
То, что мы имеем сейчас в плане оснащенности, – это огромный скачок вперед. Но, к сожалению, я не могу сказать, что знания и подготовка стали лучше. Да, технически мы достигли определенных высот, но кадры… Я не хочу сказать, что они плохие… Просто это другие люди, другие, видимо, условия, в которых мы живем. Другой дух, другие приоритеты. Совершенно все изменилось. И вот эти изменения мне не нравятся. Если нас всю жизнь учили лечить больного, а не болезнь, то сейчас с введением стандартов все перевернулось и мы начинаем лечить заболевание. В корне уничтожается индивидуальный подход к больному. Выбор методов лечения нам диктует Фонд, который это лечение оплачивает. Также как оплачивает нашу заработную плату, медикаменты, несет другие расходы. И вот к нам приходит формуляр, который говорит мне, какие лекарства я должна выписать при пневмонии, а какие нет, но ведь даже самая банальная пневмония у Петрова и Сидорова будет протекать по-разному. В силу своей этимологии, в силу разности этих людей, в силу их общего состояния.
Шесть лет нас учили люди, являющиеся корифеями науки. Первоисточниками. Бисярина, Малоховский, Шабашов, Воронцов - это ученые, которые стояли у истоков педиатрии. Они писали учебники, и сейчас по этим учебникам учатся. А у нас была счастливая возможность слушать их воочию и открыв рты впитывать каждое слово.
И потому сегодня мне невероятно сложно ограничить свою деятельность рамками формуляра, который нам приходит сверху. Я даже не знаю, кто автор этого документа, и предполагается, что меня это не должно волновать. А меня волнует. Меня волнует то, что новое поколение врачей учат лечить по стандартам. Стандартам, которые (повторюсь) лечат болезнь, а не больного.
Конечно, так легче: открыл формуляр и назначил лечение – можно даже больного не смотреть. Но ведь рекомендованные препараты не всегда соответствуют тому, что нужно назначить именно этому, конкретному, больному! В результате у молодых врачей атрофируется логическое мышление. Они мало читают. В их библиотеке нет первоисточников, нет монографий корифеев. Зато есть Интернет, в котором даже на профессиональных сайтах информация подается в уже переваренном виде. Утрачивается способность к осмыслению, обобщению и анализу, а это главное, чем должен обладать профессионал.
- Когда вы поняли, что состоялись как врач?
- Ой, Леночка, я даже не знаю, состоялась ли я в принципе или нет! Трудно сказать. Бывает иногда, когда ты красиво проведешь больного, красиво его пролечишь, поставишь красиво диагноз, тебя посещает чувство удовлетворенности. Вот тогда я довольна собой. Вот тогда я думаю: «Господи, как же я дошла до этого? И вроде не было никаких предпосылок, ничего, что могло бы подсказать мне этот диагноз, но ведь смогла, на пустом месте сориентировалась!» Иногда даже трудно объяснить потом, что двигало тобой при принятии решения: что-то свыше, что осенило тебя, подсказало. И я стала понимать, как много в медицине значит интуиция и как много нужно работать, чтобы развить это чувство. Я стала различать такие для многих синонимичные понятия, как «врач» и «доктор». Ведь когда мы выходим из института, в нашем дипломе написано, что мы врачи. Да, это наша профессия, но, по сути, интерну до врача еще идти и идти! Ведь пока он имеет только теоретические знания, и никаких практических навыков у него нет. Он начинает с чистого листа. И проходит лет пять, прежде чем он хоть как-то приблизится к этому слову. И уж тем более далеко не все из них превращаются в докторов. Кто-то навсегда так и остается врачом.
И сегодня я говорю интернам, что, если вы хотите стать настоящими профессионалами, вы должны тренировать интуицию. Интуицию, которая появляется из сочетания знаний и опыта. Когда эти два фактора созревают, накапливаются, вот тогда, наверное, ты начинаешь осознавать, что да, действительно, все эти годы – они были не зря. Один ребенок выжил, ты вытащил его, поставил правильно диагноз, сориентировался вовремя, не дал ему уйти… Второй… Вот тогда не то чтобы появляются мысли о том, что ты состоялся, нет, так себе не говоришь… Просто появляется уверенность в себе, в своих силах… У меня на это ушло больше 15 лет... Это сложно. Особенно в первые годы, пока еще маленькие дети, а специфика работы такова, что, уходя домой, ты не можешь оставить все проблемы и заботы. Здесь так не получается. И это не только дежурства в ночное время. Это тяжелые больные, это твои мысли о них, это постоянные звонки, узнавание, как они, как их состояние… Если ты не готов к этому, то идти в медицину не надо.
- Как вы думаете, если зарплата врачей сейчас совершит такой же скачок, как она совершила в случае с военными и милиционерами, ситуация с кадрами изменится?
- В какой-то степени, думаю, да, но вряд ли глобально. Слишком многое было упущено, люди чисто психологически стали другими.
- А если результат ждать не сразу, а через какое-то время?
- По прошествии времени – несомненно. Но для этого отношение государства к отрасли должно измениться. Пока же я не вижу предпосылок к этому. Многие мои коллеги с нетерпением ждут 7 мая, но я не разделяю их оптимизма, потому что путь, который страна выбрала для своего развития, не изменится с приходом нового министра.

Мы разговариваем в кабинете Любови Михайловны, я пью чай и угощаюсь абрикосовым вареньем. Время от времени наш диалог перебивают медсестры, зашедшие уточнить что-либо у шефа. Я в эти минуты в который раз изучаю небогатый инвентарь помещения. И в который раз думаю об иконе, присутствие коей в кабинете практикующего врача в принципе должно удивлять, но на деле почему-то кажется явлением вполне обычным. Бог нужен всем. Он дает силы жить и идти вперед, особенно если в твоей жизни произошла трагедия.

- Я не могу сказать, что я, знаешь, такая фанатично верующая. Но с некоторых пор я верю в то, что что-то есть, что-то существует… Мне хочется так думать. Мне так легче.
Мы ведь обычные люди, просто, может быть, мы более материальны. Потому что мы видим кончину – самое страшное, что случается с человеком. Но нам, как и всем, хочется верить, что материя – это прах. И что там, за границами наших знаний, возможно, существуют какие-то встречи…
И мы идем к Богу… И ставим свечи за своих больных, за их выздоровление… Если бы мы всегда могли изменить то, что предначертано…

- Вы фаталист?
- В каком-то смысле, наверно, да. Больше да, чем нет. Вся моя жизнь – подтверждение того, что мы живем, исполняя чей-то всевышний замысел. Ну, вот смотри, Лен, я до сих пор не знаю ответа, почему я вдруг решила поехать именно в Омск. А как иначе мы могли встретиться с Александром Алексеевичем? Ведь он родился в Средней Азии, а я – на Кубани... И вот уже 40 лет мы вместе… Потом эта работа… Такое ощущение, что все это было предсказано.

Вот уже много лет, как она перестала любить свой день рождения. Это связано с одним случаем, который произошел как раз накануне этого праздника лет, наверное, 20 назад. С тех пор у нее осталось очень плохое чувство, и она всегда старается уйти в отпуск именно перед днем рождения.

- Да, Лен, я боюсь этого дня. Потому что как сейчас помню, как это все случилось. К нам поступил очень тяжелый ребенок из Альменевского района. Это было вечером 27 февраля. В анамнезе значились судороги, но самочувствие не внушало опасений. Были назначены анализы, базисная терапия и обследование. Это был совсем еще кроха, пять месяцев. Следующий день был днем моего рождения, а у нас в таких случаях принято накрывать стол. И вот я, такая радостная, 28 февраля утром захожу в отделение со стряпней, со всем, что наготовила, и вижу неловкость персонала. Понимаю, что что-то не так… Они начинают поздравлять: «Ой, Любовь Михайловна, с днем рождения!»… А я кожей чувствую, что что-то случилось. Захожу в ординаторскую, следом – медсестра, я спрашиваю, что стряслось. Она говорит, что малыш умер этой ночью.
Это был шок. Я ничего не могла понять, ведь состояние было хоть и тяжелое, но стабильное. А он умер. Умер во сне. Умер где-то к утру на фоне асфиксии. А его мама лежала с ним рядом…Это потом уже я поняла, когда мы анализы получили все, что произошло. Но страх остался. Я стала бояться завершения своего года, окончания какого-то своего жизненного цикла. У меня возникло чувство, что в этот период всегда случаются неприятности на работе. Мне стало казаться, что если я буду в отделении, то с кем-то еще непременно что-то случится. Поэтому вот уже 20 лет я ухожу в отпуск за неделю до дня рождения. Мне не хочется, чтобы снова произошло что-то страшное.
- А что вас могло бы больше всего обрадовать?
- Рождение внучки. Рождение ребенка – это самая большая радость.
- Это будет ваша первая внучка?
- Да. Александр Алексеевич всегда хотел девочку. Ну вот, ждем.

Сейчас, когда я пишу этот материал, Лиза уже родилась. Она сделала счастливыми не только своих родителей. Но и ей повезло немало: не каждому ведь посчастливилось иметь в семье сразу двух таких талантливых докторов. Хотя у самих докторов по этому поводу совсем иное мнение. Провожая меня до лестницы, Любовь Михайловна тихо вздохнула:

- Лен, ты не пиши обо мне много. Мы ведь настолько рядовые… Настолько не отличающиеся от общей массы… Ну, своя какая-то судьба, своя история… И вот сейчас, когда ты уже с ярмарки, ты смотришь назад и думаешь: «Вот жизнь прошла. И такая она была… она была интересная!»

P.S.: А через несколько дней после нашей беседы у Любови Михайловны был день рождения. И как всегда, я не поздравила ее ни звонком, ни визитом… И как всегда, она отмечала его дома. А я думала о ней. И в мыслях молилась о том, чтобы никогда в ее жизни больше не было неприятностей. А еще благодарила небо за то, что у моего сына есть такой настоящий Доктор.