Я человек с комплексом полноценности

К интервью с Табаковым я готовилась, как космонавт к полету. Прочитала все статьи и очерки о нем. Посмотрела передачи, послушала радиоинтервью. За видимым разнообразием все они повествуют примерно об одном: сотни ролей, инфаркт в 29 лет, счастливый многолетний брак с Людмилой Крыловой, от которой у актера дочь Александра, в прошлом одна из самых перспективных актрис «Табакерки», и сын Антон, известный ресторатор... Что было дальше, вся страна знает назубок: роман с Мариной Зудиной, рождение младших детей: сына Павла в 60 лет и дочери Маши – в 72 года, руководство двумя театрами, восстановление из руин Московского Художественного…

Он являет собой пример спокойного и твердого самостоянья человека, который создал себя сам и знает себе цену. Успешный, востребованный, он с блеском сделал карьеру счастливчика. В 21 – уже актер «Современника», звездной труппы, только что созданной Олегом Ефремовым, где вместе с ним на одну сцену выходят кумиры тогдашней Москвы: Олег Даль, Игорь Кваша, Михаил Козаков.
К своему первому инфаркту в 29 лет Табаков сыграл уже более 40 ролей. А в 34 возглавил брошенный Ефремовым «Современник». Свою преподавательскую деятельность он начал в 42 года. Тогда из тысяч школьников были отобраны десятки, а из десятков лишь единицы попали в ГИТИС на курс Табакова.
Сегодня его ученики: Андрей Смоляков, Владимир Машков, Алексей Серебряков, Евгений Миронов, Сергей Безруков, Сергей Газаров - стали звездами первой величины.
В 87-м году на месте угольного склада на улице Чаплыгина открылся театр-студия «Табакерка», который сам маэстро называет не иначе, как «подвал».
И вот уже на протяжении 10 лет Табаков управляет четырьмя сценами МХТ им. Чехова в Камергерском переулке и на Чистых прудах и мечтает при жизни создать некий «театральный комплекс» вокруг Московского Художественного и «Табакерки». Мы прилетели к нему 15 августа, за два дня до юбилея.

- Олег Павлович, с наступающим вас днем рождения!
- Спасибо. 75 лет - это большой срок. Это ведь сейчас так терпеливо называют людей моего возраста. А раньше на протяжении многих сотен лет пожилых людей (и это считалось нормальным) называли стариками.
- Так ведь и жизнь-то меняется…
- Нет, она мало меняется в России, вы знаете, у нас живут не слишком долго.
- Какое событие для вас является более важным: ваш юбилей или продление контракта с МХТ?
- Знаете, сказать по правде, важно для меня реализовать три затеи. Затея первая: построить филиал Московского художественного театра, для этого нужны политическая воля и желание власти. Хотя справедливости ради надо заметить, что эта сцена является самой технически оснащенной с точки зрения современной театральной технологии в Москве, и это заслуга Путина, поскольку ни Романов, ни помощник присяжного поверенного, ни горный орел, ни прочие орлята не удосужились заняться решением этой проблемы. Итак, первое – это построить филиал. Второе – это поставить на ноги или на крыло новое театральное мхатовское поколение (собственно для этого и нужен филиал). И третье – я хочу с помощью власти, собственной энергии, а также денег Министерства финансов построить дом для жилья молодых-зеленых актеров и стариков, поскольку ни та, ни другая категория не обладает материальными возможностями для цивилизованного уровня проживания. Что же касается моего дня рождения и заключения контракта... Сказать, что ни то, ни другое неважно для меня, было бы неправдой; сказать, что это до такой степени занимает меня, что я прямо не знаю, как жить без этого, значит, сильно преувеличить. Десять лет назад я получил этот театр в очень тяжелом, мягко говоря, запущенном состоянии, когда тяжелый недуг мешал Олегу Николаевичу охватывать многие стороны театрального бытия. И как всегда бывает во время болезни крупного животного, вокруг кучковались шакалы, гиены и прочие… Грязь, пьянь и воровство. С этим я столкнулся.
- Вам удалось с этим справиться. Те задачи, которые вы перечислили, это программа-минимум на пять лет? Мне почему-то кажется, что за пять лет не удастся реализовать все это.
- Я не говорю, что удастся, но я думаю, что никто, кроме меня, это не сделает. Это обстоятельство довольно важное.
- То есть вы рассчитываете за пять лет справиться?
- Позвольте мне быть последовательным в изложении. Так вот, получив такое тяжелое наследство (надо учесть еще, что в зрительном зале в то время, в 2000 году, было 40-42 процента зрителей), мне удалось в довольно короткие сроки вернуть этому театру рабочее состояние, удалось во многом укрепить, развить и составить труппу. Вот вы из Кургана, вы в какой-то степени следите за театральной жизнью Москвы? Как вам кажется, есть ли где в Москве более интересная театральная труппа? Вопрос в лоб.
- Надо отдать должное: в труппе вашего театра очень много медийных, известных зрителю, лиц, на ваших сценах ставят спектакли самые популярные режиссеры…
- Я говорю про труппу, а не про достоинства коллекционера или организатора. Так вот в сочетании с труппой «подвального» театра – это, безусловно, самая сильная труппа в Москве. А кто вернул ей рабочую форму? В лучшие годы (в шестом-седьмом – до того, как начали заниматься техническим перевооружением сцены) мы выпускали 12 спектаклей в год. Не все из этих произведений увидали свет, потому что за десять лет, что я состою здесь в должности художественного руководителя, я закрыл больше спектаклей, чем советская власть за весь период руководства ею Московским Художественным театром. Но, тем не менее, по тем параметрам, которые я сейчас назвал (могу добавить, что посещаемость стала 98-99 процентов), можно сделать вывод, что я выполнил те задачи, которые ставил перед собой. Не подумайте так, что я шел, зная эти задачи. У меня выбора не было. Ефремов помер, а когда горит дом, в котором ты жил, ты не рассуждаешь. Одна из самых больших моих надежд на сегодня – это солидарность людей, которые на джипах приезжали добровольцами пожары тушить. Я вообще оптимист по своему складу: толстый комический артист. И эта помощь – это то, что на склоне лет меня сильно обнадеживает. Так же, как, впрочем, и поступок, который совершили Билл Гейтс и Уоррен Баффит, предложив еще 40 другим богатейшим людям мира пожертвовать половину своего состояния на помощь людям.
- То есть вы хотите сказать, что человеческое племя не безнадежно? Не вырождается?
- Нет. Вырождается – это вообще чушь. Для вырождения должны быть какие-то признаки. Сказать, что алкоголизм вовсе лишил Россию рождать талант… Я сейчас не обо всем говорю, а о театральном департаменте, то есть о том департаменте, в котором я понимаю много лучше, чем...
- Чем я, например...
- Ну-у-у...Так вот, у меня нет такого ощущения. А если еще учесть, что Перельман теорему Пуэнкаре изложил и решил… Нет, вы знаете, у человечества...
- Есть еще потенциал.
- Как говорил первой репликой в первом спектакле Московского Художественного театра персонаж Иван Петрович Уськин: «На это дело крепко надеюсь я». Так вот, те задачи, которые я сформулировал, в течение, наверное, первого года или даже первого сезона, они решены. Значит, никакой видимой причины… Зачем мне продолжать тянуть эту работу?
- Ну, видимо, для того, чтобы решить новые задачи, те, которые вы обозначили в начале беседы.
- Тиш-тиш-тиш, вы же не знали об этом до той поры, пока я вам об этом не сказал. Если учесть, что моей младшей дочери четыре года.

- Можно предположить, что, если человек соглашается на новый срок, значит, он видит какие-то перспективы.
- Если бы я мог твердо назвать человека, который сделает это лучше, чем я, я назвал бы. Судьба несколько раз в моей жизни ставила меня перед подобным выбором. Не единожды партийные власти склоняли меня к тому, чтобы сдать Олега Николаевича Ефремова, поскольку он был пьющий человек, и сесть на его место. Причем это было на протяжении всей жизни. Я помню три, а может, даже четыре попытки. И вот когда такой секретарь ЦК, а в прошлом главный редактор «Правды», как его фамилия, я сейчас забыл (это уже при горбачевизме было), вызвал меня и сказал: «Ну, все, дорогой, давай, надо заступать», я объяснил ему, что я этого делать не буду. Он обиделся. И вроде того что «была без радости любовь, разлука будет без печали». Однако потом опять позвонил, пригласил и говорит: «Хорошо, ну а кто тогда?». И вот тогда, это было давно, где-то в 87-м, а может, в 90 каком-то году (доельцинская эпоха), я подумал и сказал: «Лева Дорин». А сейчас я и этого сказать не могу.
- Но все равно вы же видите преемника. Не может быть, чтобы вы не думали, что здесь будет после вас.
- Вы знаете, возможного преемника я предупредил о том, что если наступит день и я вынужден буду кого-то назвать, то я назову его. Но если бы я мог назвать его сегодня, я бы это сделал. Вот такая тяжелая, не очень веселая ситуация. Потому что (еще раз говорю) 75 лет – это очень даже преклонный возраст, можете мне поверить. Вы можете мне сказать: а вот Владимир Иванович Немирович-Данченко до 83 лет руководил театром. Ну-у, люди были крепче, лучше, умнее, интеллигентнее...
- Я думаю, что и вам грех жаловаться.
- А я не жалуюсь.
- Если вашей дочери четыре года, значит, рано еще на возраст кивать.
- Это не достоинство, это генетика. Но из этого не вытекает, что я обязан продолжать заниматься служебными обязанностями. Делание детей у меня получается лучше всего. Поэтому, может быть, вот и заняться бы этим...
- Улучшать демографическую ситуацию?
- Ну и тут я свой вклад внес. Нет, давайте говорить серьезно. Мой контракт кончается в декабре месяце. Министр, Александр Сергеич Авдеев, почему-то счел необходимым сделать настойчивое предложение раньше – в июне месяце, еще до моего ухода в отпуск. Я взвесил все те обстоятельства, о которых вам уже сказал, подумал: ну, в конечном итоге помру – заменят. Если будет очевидно, что я не тяну этот воз, тоже заменят. Стало быть, в данной ситуации ханжить нечего – я человек с комплексом полноценности, поэтому работаю дальше.
- Вы очень много времени уделяете театру. У вас остается достаточно времени на реализацию себя как актера?
- Вы знаете, я не сыграл так много, что на эту тему праздно рассуждать – это суесловие. Когда я кончал школу Художественного театра, Михаил Михайлович Яншин, руководивший в это время театром имени Станиславского, что находился на улице Горького, послал заявку на меня и на Женю Урбанского, имея в виду, что я буду играть Льва Николаевича Мышкина, а он – Рогожина. Вот какой путь-то мне судьба прочила! Когда меня предложили в труппу Художественного театра, мой учитель, Василий Иосифович Топорков, главный учитель по актерскому ремеслу, спросил: «А что он играть-то будет?». Руководивший тогда этим театром Михал Николаевич Кедров:
-Ну, как сказать, в первый сезон он федотика либо еще кого-нибудь из массовки сыграет, потом, может, через два или три сезона...
- Не надо ему сюда ходить, - сказал Василий Иосифович, - пусть идет в свою студию молодых актеров.
Мы же в это время репетировали «Вечно живые» и выпустили уже этот спектакль, так что у меня впереди было такое интересное дело, которое ни с каким МХА-а-а-Том в его тогдашнем, 57-го года, состоянии несравнимо. Нас вел вперед наш вождь – Олег Николаевич Ефремов.

- И все же какую роль во всем сонмище мировой литературы вам бы хотелось сейчас сыграть?
- Ну, я же трезво понимаю, что я могу сейчас играть, а что - нет. Я не сыграл очень многого. Я не сыграл Мышкина, я не сыграл Калигулу. Я не сыграл Ричарда III, не сыграл старика Кима из «Власти тьмы». Я много очень не сыграл... Я в самом деле... мог бы. Но поскольку не сыграл, то нечего об этом и болтать.
- Это вас очень огорчает?
- Конечно. Я – из немногих артистов, владеющих профессией.
- Почему вы не пользовались возможностью?
- Я все время отвечал за что-то. Начиная с 34 лет, я был уже директором театра «Современник».
- Для вас это важнее было?
- Да для меня важнее было не быть директором, а доказать Ефремову, что это жизнеспособное дело, несмотря на его уход во МХАТ. Но через семь лет я понял, что мои представления о задачах театра на тот момент и представления об этих же задачах моих товарищей по такой институции, которая называлась «совет театра», они резко разнятся. И точно так же, как я сам решил стать директором, я сам решил перестать быть директором. Это было в 77-м году. Однако к этому времени я уже руководил курсом, набранным в ГИТИСе, а до этого два года учил московских детей. Мы с моим товарищем посмотрели три с половиной тысячи человек, отобрали из них 49 и вот два года их учили. Это была в обществе развитого социализма такая индивидуальная капиталистическая капсула. Потом я отвечал за театральный институт, начиная с 85-го года по 2000-й, был ректором школы-студии МХАТ. С 86-87-го года, с момента, когда новой властью был открыт подбор студий - это была студия Враговой Светланы, студия Анатолия Васильева и подвал на улице Чаплыгина, - я руковожу театром. Вот посчитайте. Иногда, когда я встречаю Новый год, оглядываясь назад, я думаю: «Это что, он один пахал или кто-то ему помогает?» ...
- Все равно не поверю, что у вас не было возможности сыграть те роли, которые мечталось. Это что, такая кристальная честность? Вы не ставили спектаклей ни для себя, ни для своей жены… А ведь можно было. Не всегда, но хотя бы изредка...
- Зачем же вы предлагаете делать пакости? Несмотря на то, что я человек театра до мозга костей, но, когда я брал на себя эти обязательства я понимал, что я не буду нести для себя ролей, не буду нести ролей для своей жены. Так было в «Современнике», когда я был женат на моей первой жене Люсе Крыловой, так было, когда я начинал «подвальный» театр с моей новой женой – Мариной Зудиной. И так стало, когда я начал выполнять служебные обязанности руководителя этого театра. Я изложил моим подчиненным очень определенные правила. Я распустил все общественные организации: художественный совет, совет по делам молодежи, совет по делам ветеранов... Парторганизацию я запретил раньше, чем это сделал Борис Николаевич Ельцин в масштабах страны. Я положил себе несколько правил. Первое: не ставить ничего здесь. Хотя до этого я поставил в Европе и Америке 20 с лишним спектаклей. У меня таланта режиссерского нет – я деньги зарабатывал.
- Нет таланта? А что такого у вас нет, что должно быть? Вы же ставили и имели успех.
- Вы знаете, в моем представлении театральный режиссер – это Толя Эфрос – самый талантливый режиссер, которого я только знал в своей жизни. Джорджио Стреллер, Гога Товстоногов, Юрий Петрович Любимов в первом цикле своей деятельности – до своего возвращения из дальних странствий... Ну, еще можно назвать две-три фамилии.
- «А на меньшее я не согласен»?
- Конечно. Ежели хотите, у меня недостатков много, но есть и некоторые достоинства. Я положил себе вот эти правила, и мои дела со словами не расходились. Месяца за три закончились проявления нарушений трудового режима; воровство как-то исчезло само собой, ибо я объяснил, что индульгенций не будет. Знаете, на чьи деньги я делал первый ремонт? Не догадаетесь. Первый ремонт неухоженного, запущенного, неубранного пространства актерских гримерных я делал на деньги Миши Ходорковского. Русский капитал время от времени дает мне деньги просто так, ни за что, ничего не требуя взамен. Вот сейчас один мой близкий приятель дал несколько миллионов, и в «подвале», если вы не поленитесь сходить посмотреть, весь амфитеатр совсем другой. Ушли скамьи те, которые были, и теперь удобные, современные, но не кресла кинотеатров с лункой для поп-корна, а строгие спинки без наклона… То есть и этот ремонт сделан на частные деньги. А деньги дают тем, кто успешен и не ворует. Видите, сколько у меня обязанностей и забот? А вы говорите: «несыграно»… Знаете, сколько раз я играю за сезон? 95-100 спектаклей. Каждый третий день. Но так ведь и год рождения-то 35-й!
- Все говорят, нет хороших сценариев… Есть хорошие режиссеры, есть хорошие актеры, а вот сценариев – нет.
- Есть очень узкий слой одаренных людей. Людей настоящей культуры еще меньше (я имею в виду кино). Сценариев – минимум, миниморум. Это самая главная кризисная коллизия в русском кинематографе.
- То есть это коллизия времени?
- Причем здесь время? Время временем, мы же не будем потом жить набело! Вы говорите «время». Это что? Это значит, что мы сейчас начерно живем, а потом будем жить набело? Сколько вам лет?
- Тридцать пять.
- Помилуйте! В ваши годы уже надо понимать, что все делается один раз. Вы что же думаете, что сейчас будет говно, говно, говно, а потом на этом унавоженном поле вырастут прекрасные цветы?
- Я пытаюсь понять, что это, - невостребованность? Почему их нет, хороших сценариев?
- Что значит «невостребованность»? Нетребовательность! Кто меня может заставить взять плохую пьесу? Вот взять прошлый сезон. Иванов, «Крейцерова соната» Толстого, «Дворянское гнездо» Тургенева, «Дуэль» Чехова, «Женитьба» Гоголя, ну и еще пара пьес.
- Так это ж все классика.
- Да я говорю об уровне литературы! Классика или неклассика – не это важно! Кто меня заставит взять пьесу, например, Глеба Успенского? Или несовершенную пьесу (декламирует на манер конферансье – прим. Е.Т.) Сургучева «Осенние скрипки»? Или пьесу Катаева «Растратчики», смешную комендию? Хотя МХАТ ставил и это в свое время. Это – то, что я не могу себе позволить! А знаете, почему? Зритель мне доверяет. Седьмого числа, когда температура в Москве была 38 градусов, был день предварительной продажи билетов на сентябрь. Знаете, на сколько было продано в первый день? 38 градусов было на улице! Администрация раздавала повязки и воду, чтобы люди в обмороки не падали. На 690 тысяч рублей было продано билетов! А «подвал» и вовсе пять лет подряд посещается стопроцентно. Вы знаете еще какой-то театр, который в течение пяти лет посещается стопроцентно? И я не знаю. Вот такие вот дела... Делишечки...

- В позавчерашнем интервью «Известиям» вы сказали, что отсутствие режиссуры – это упущение государственное, при этом вы добавили, что это не касается тех театров, которыми вы занимаетесь. «У меня нормально все, - говорите вы. – Если буду здоров, то и остается нормально». Но ведь это ненормально, когда здоровье целого театра зависит от здоровья одного человека.
- Вы знаете, Борис Николаевич Ельцин в свое время предлагал мне быть министром культуры, депутатом Госдумы. Но я ему объяснил, что ему будет лучше и полезнее, если я буду заниматься своим делом. «Кадры решают все», – говорил горный орел. И это правильно до сих пор.
- А что будет с Московским Художественным театром, когда...
- Когда я уйду?
- Да.
- Я думаю, что даже при том положении дел, какое есть сейчас, года два он будет жить безбедно.
- А потом?
- Знаете, как Пушкин называл декабристов?
- Планщики.
- Разве я выгляжу как планщик? Нет, я неглупый, хитрый провинциал, который является self made man-ом.
- Одна из ваших любимых цитат: «Над вымыслом слезами обольюсь». Вы считаете, эта способность сострадать - она врожденная или приобретенная?
- Это схоластический вопрос. И так бывает, и так. Хотя во многом это бабушка должна…
- Если она врожденная, чему вы будете учить в школе одаренных детей?
- Сначала души заполни, а затем… Как вы думаете, зачем мне в этом возрасте организовывать школу для детей? Ну это же безумие… От отчаяния.
- Почему от отчаяния? Вы сказали, талантов масса.
- Нет. Такую глупость я не мог сказать. Я десять лет не занимаюсь преподаванием, но когда преподавал, я выпустил пять курсов и из каждого курса брал себе 3-4 человека. А за 10 лет, которые я руковожу Художественным театром и школой-студией, я взял три или три с половиной человека. Вот вам и ответ на вопрос. Так что это все не от хорошей жизни.
Трезво оценивая, однозначно ответить не могу, смогу ли, не надорвусь ли: одним местом сидеть трудно на двух стульях. А на трех…

- Как вы считаете, какова основная функция театра? Что такое для вас театр?
- У Толстого написано: цель искусства – «помогать людям полюблять жизнь». Очень емкое положение.
- А у Ницше есть: «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины». Справедливо ли это высказывание по отношению к театру?
- Сомневаюсь. Я не романтик. Мне важно сохранить культуру, уровень притязаний этого театра и критерии литературы, которая звучит со сцены. В «подвале» там еще есть некие задачи. А это все-таки означает, что из трех театров, которые были тогда созданы в 87-м году (студия Васильева, студия Враговой и «подвал»), все-таки наиболее крепко стоит на ногах «подвал». Вы не задумывались над такой гипотезой, что если создать команду, dream team, как говорят, команду мечты из драматических актеров России в возрасте от 31 и до 55-ти, то боюсь, что половина из них и даже больше – это мои ученики. Знаете, почему? Потому что я их учил для себя и для того, чтобы играть с ними.
Знаете, чего мне не хватает? Недостатков... Драмы какой-нибудь в жизни... Я очень раздражающий своей успешностью человек. Да еще иронист к тому же, видящий людей трезво, стало быть, иногда посмеивающийся над ними. Но это мне не мешает, я просто вам объясняю жизненную коллизию. Хотя на самом деле это очень важно. Ну скажите честно: раздражают же вас успешные люди?
- Меня – нет. Меня это радует, если хотите.
- Но есть очень много людей, которые по-другому, иначе, чем вы, смотрят на этот вопрос.
- А вот этот конфликт с правоохранительными органами – в его основе лежит раздражение успешностью?
- Оставляю без комментариев до вынесения вердикта суда. Одно могу сказать: за год и четыре месяца, пока эта мерзость длится, установлено, что, во-первых, ни единого рубля у государства украдено не было, и во-вторых, дело уже дважды было переквалифицировано. Сначала это было мошенничество, потом – попытка мошенничества, а сейчас это – превышение служебных обязанностей. Так квалифицируется этот инцидент. Не стану рассказывать, чего мне это стоило, это не предмет разговора. Что стоило, то стоило. Но Бог не простит людям той мерзости, которой хотели обмазать ворота Художественного театра. Это я твердо знаю. Если 70 лет я не воровал, так зачем же мне в таком возрасте дебютировать? Ну пусть не 70, пусть 39 (уже столько лет я руковожу театром)... Я экономически независимый человек. Дачи и яхты у меня нет. Куда мне деть эти 38 миллионов?

- Вы любите вашу работу. Работа отвечает вам взаимностью?
- Да, конечно. Когда я снимался у Никиты Михалкова в «Обломове», а там было довольно немало режимных съемок, когда встаешь в полпятого, чтобы успеть до восхода, так вот я вставал, чистил зубы и улыбался. «Дурак! Чего ты улыбаешься?» - «Я ж сниматься буду! В «Обломове»!
- Я знаю, что вы не любите вопрос о любимой роли. Ну, а в какой роли вы больше всего реализовали свое актерское дарование?
- Хлестаков, сыгранный мною в Пражском театре «Чинагерный клуб». 24 раза в течение февраля 1968 года я играл эту роль при абсолютном аншлаге при посещении всего правительства. И до сих пор, а уже прошло почти сорок – вдумайтесь! – сорок лет, я в Чехии... ну, как это сказать?
- Узнаваем?
- Не-е-ет! Узнаваем – это вы говорите про популярных артистов. Нет, не узнаваем, я там один из них. Знаете, как про Хемингуэя писала кубинская газета «Gran ma», когда он умер? «Он был один из нас».
- Жалеете ли вы о чем-нибудь?
- Жалею ли я? Нет. Ни о чем не жалею. Ничего не хотелось бы изменить. Все, чего заслуживаю, все было.

Любимые женщины и любимые роли. Успех, слава. Любовь детей и признательность учеников. Можно сказать, что все это было в жизни счастливчика Табакова, но это неправильная формулировка. Все это есть и все это будет. И дай Бог вам, Олег Палыч, доброго здоровья и огромного актерского счастья!

Фото: Евгений Кузьмин.