Семейный телеальбом

Когда говорят о преемственности в профессии, на ум приходят военное дело, медицина, учительская или преподавательская деятельность. Мысль о потомственных телевизионщиках не укладывается в голове: профессия эта «нехлебная», нервная, требующая полной отдачи и растворения в себе. Какой же родитель пожелает этого своему ребенку? Такой, который сам увлечен телевидением.

ЛЬВОВЫ.

Поначалу трудно было представить себе беседу с этим семейством: Светлана Ивановна - в Москве, гостит у своей старшей дочери Анны, а Маша – здесь, в Кургане. Но ведь не зря говорят о сверхспособностях Интернета: именно благодаря ему состоялся наш сеанс связи. Итак, по одну сторону монитора – Светлана Ивановна, журналист, проработавший на телевидении более 20 лет, с именем и голосом которой связаны все культурные события в нашем городе и области, а по другую – Маша, журналист начинающий, недавняя выпускница факультета иностранных языков Курганского государственного университета. Два года назад она даже не предполагала, что сразу после окончания вуза начнется ее роман с телевидением. Сейчас она освещает культурную жизнь Зауралья, а также с большим удовольствием берется за сюжеты социальной тематики.

Светлана Ивановна Львова

- Наш разговор я хотела бы начать с вопроса Светлане Ивановне. Что входило в сферу вашей деятельности на Курганском телевидении?
Светлана Ивановна: Я занималась тем же, чем сейчас занимается Маша: делала новостные сюжеты, связанные с культурой нашего города и области. Помимо этого создавала циклы передач, в которых вела разговор о людях искусства: «Неслучайные встречи», «Провинциальный репортаж», «От Рождества до Рождества». Причем мне всегда хотелось, чтобы на первом плане был человек: ведь чем меньше регион, в котором работает телевизионный журналист, тем ближе он должен быть к человеку. Такова особенность провинциальной журналистики, которая делает ее более теплой, более интимной, более доброй. И, кстати, об этом всегда говорят мэтры журналистики на всероссийских и международных телефестивалях.
- Я знаю, что вы делали циклы передач о талантливых людях из области. Богата на них зауральская земля?
Светлана Ивановна: Зауралье удивительно богато талантами. Причем мое глубокое убеждение, что талантлив каждый человек. Тележурналист как раз должен увидеть что-то интересное в каждом, а для этого необходимо помочь своему собеседнику раскрыться. Только журналист способен спровоцировать своего собеседника на то, чтобы он нашел в себе все самое лучшее. Ведь жизнь полна забот, каких-то проблем, и мы глубоко прячем все интимное, то, что легко уязвимо.
- Как вы вообще решились пойти работать на телевидение?
Светлана Ивановна: После окончания УрГУ я десять лет проработала в молодежной газете, где занималась вопросами культуры и искусства. Потом родилась Маша, и я ушла в декретный отпуск. Когда ей исполнилось 10 месяцев, мне позвонил Александр Петрович Будимиров, заместитель председателя Курганского комитета по телевидению и радиовещанию. Я подняла трубку и услышала голос, очень похожий на голос мужа, Анатолия Дмитриевича Львова. Я была уверена, что это звонит он. Он поприветствовал меня: «Светлана Ивановна, здравствуйте». Я подумала, что это шутит муж. Бросаю: «Привет». У меня была куча дел: маленький ребенок, стирка, готовка… Пауза. «Это звонит Александр Петрович Будимиров», - отвечают мне. «Ой, простите, пожалуйста, Александр Петрович, я перепутала вас с Анатолием Дмитриевичем, своим мужем». Он посмеялся, а потом спросил, хочу ли я пойти работать на телевидение. Для меня это было неожиданностью: «Как…Ну…Мне нужно подумать, посоветоваться». Он ответил: «Да, конечно, подумай. С Анатолием Дмитриевичем посоветуйся». А Анатолий Дмитриевич уже давно сотрудничал с телевидением, делал там цикл программ, работал на радио, поэтому, естественно, он был не против: «Это же просто счастье - работать с Будимировым и Артамоновым!». Я согласилась.
- Правильно ли я поняла: Геннадий Сергеевич Артамонов уже тогда был председателем, а Александр Петрович Будимиров – его замом?
Светлана Ивановна: Да. Все верно.
- С кем еще вам довелось работать?
Светлана Ивановна: Тогда там была великолепная команда творческих сотрудников: режиссер Валерия Ивановна Игуменьщева, звукорежиссер Людмила Федоровна Горбачева. А какие прекрасные операторы! Они с полуслова понимали, что мне было нужно. Ведь работа на телевидении – это работа в команде. Когда ты объясняешь оператору, какую картинку хочешь увидеть, а потом смотришь отснятый материал, полный жизни, полный смысла, то в дальнейшем тебе просто приятно работать с таким профессионалом. Когда ты видишь своего героя, как он раскрепощен, как светится изнутри, он тебя вдохновляет на работу. Ты торопишься запомнить его, жадно всматриваясь в лицо, влюбляешься в него еще больше, а потом благодарен оператору, с которым работал. Это взаимопонимание на телевидении рождает жизнь на экране, то, чего сейчас очень сильно не хватает. Не хватает ощущения жизни, живых людей с их характерами, с их судьбами, с тем, что им дорого. Команда, с которой я сделала свои лучшие программы, - это режиссер Татьяна Худякова, звукорежиссер Людмила Корюкина и оператор Александр Красношеин, который умеет удивительно прочувствовать героя и его жизнь.
- Светлана Ивановна, каково было влиться в уже сложившийся коллектив, в плеяду потрясающих журналистов?
Светлана Ивановна: Я же пришла на телевидение не совсем молодой: десять лет я проработала журналистом в газете, где приобрела бесценный опыт общения с людьми, научилась ощущать себя в информационном пространстве, работать со словом. Я пришла на телевидение готовым журналистом. Мне было важно научиться видеть взаимосвязь слова, картинки и звука, и в этом помогали те самые профессионалы. Взаимоотношения со всеми были прекрасные. Я училась у них очень охотно, ведь журналистика – это постоянная учеба, это интерес ко всему: к людям, к жизни. Пока тебе интересно, ты будешь журналистом; как только ты потеряешь этот интерес или почувствуешь себя значимой фигурой, на журналистике можно ставить крест и впору идти работать чиновником.
- Маша, вы пришли совсем молоденькой, сразу после учебы. Трудно было первое время?
Мария: Я пришла вообще никакой, я знала о телевидении только из маминых рассказов, а во всем этом нужно очень долго вариться. Мне кажется, журналистике можно учиться бесконечно.
- Маша, а какие детские впечатления, воспоминания остались у вас от тех времен, когда Светлана Ивановна работала телевизионным журналистом?
Мария: Я помню то телевидение, когда еще не было компьютеров, а люди писали сюжеты вручную. Мама приходила со съемок поздно вечером, брала кипы старой пожелтевшей бумаги - тогда же не было всех этих «Снегурочек» - и своим непонятным журналистским почерком что-то писала. Утром она упаковывала записи в папочку и уносила на работу, чтобы потом сделать из этого всего сюжет. Причем сюжеты – это очень большой труд. И если сейчас у нас есть «Фабрика новостей», компьютеры, то тогда же все расписывалось вручную по секундам, кассета шифровалась. Я не представляю, как раньше работали, это же дикий труд!
Светлана Ивановна: Нет, все нормально было. Я всегда рассказывала Маше о том, как проходили съемки, а на некоторых она даже присутствовала. Моя работа на телевидении началась как раз с рождением дочери, значит, Маша по праву может считаться телевизионным человеком.
Мария: Я действительно присутствовала на съемках, но никогда не вникала в этот процесс. Мне были интересны все эти встречи, походы в театры, филармонию, но относилась я к этому, естественно, не как журналист. Что касается всех тонкостей журналистской работы, то это мне выдавалось буквально в последние месяцы учебы в университете и накануне маминого отъезда в Москву. Когда уже я поняла, что у меня дорожка лежит на телевидение, паника сменилась здоровым интересом. Работа журналистом началась для меня после моего первого самостоятельно записанного сюжета.

- Маша, а смотрели мамины программы?
Мария: Конечно, смотрела одна или вместе с мамой: ей всегда очень важно было мое мнение, это я прекрасно помню. И я честно говорила, что мне нравится, а что нет, как-то интуитивно чувствовала сюжеты. Потом, когда я уже пришла работать журналистом, на этот интуитивный уровень у меня начали накладываться профессиональные знания, я начала осваивать техническую сторону. То, что у меня было в детстве, дало мне очень многое: когда я пришла работать на ГТРК, я начала сталкиваться с актерами, поэтами, писателями, знакомыми мне с детства. Они тогда меня гладили по головке и приговаривали: «Какая взрослая девочка стала», а сейчас я прихожу и беру у них интервью. Это как раз к вопросу об умении расположить к себе человека. И, конечно, фамилия Львова играет большую роль: отношение ко мне сразу становится более серьезным.
- Наверное, приходилось выдерживать высокую планку, заданную мамой?
Мария: Да. Конечно. Но всегда хотелось проявить какую-то индивидуальность, чтобы не говорили «дочка Львовой», а говорили «это Львова-младшая» или «это уже Мария Львова». Но к этому я до сих пор иду.
- Светлана Ивановна, на каких принципах строилась и строится ваша журналистская работа?
Светлана Ивановна: Говорят, что журналист – это не профессия, а образ жизни. Журналист должен более глубоко понимать происходящее в обществе, должен быть очень образованным, постоянно работать над тем, чтобы пополнять свой багаж знаний, не лениться. Я всегда старалась это делать, по крайней мере, в своей области, в сфере культуры и искусства. Но бывали такие моменты, что мне нужно было готовить сюжет о сельском хозяйстве или о спорте, и я все равно начинала спешно искать какую-то информацию в Интернете, я должна быть в теме. Иначе я потеряю смысл как журналист.
Мария: Согласись, мам, сама запись сюжета не занимает столько времени, сколько занимает вся эта подготовительная работа. Сколько приходится материала перелопатить! Последний раз я делала цикл про передающий центр, про вышки, про какие-то антенны и технические лаборатории. Тема эта мне совершенно не знакома, но сколько дала эта работа! Я себя почувствовала асом в один момент: я не смогла бы столько для себя открыть, не будь телевидения. Я уже не говорю о том, что, когда приезжают какие-то артисты, нужно просмотреть гору материала, чтобы найти вопросы, способные заинтересовать собеседников, расположить к себе. Чтобы они не смотрели на тебя с сарказмом: «Что вообще за глупые вопросы?», а с удовольствием влились бы в разговор, а потом раскрылись. Этот подготовительный момент мне очень нравится.
Светлана Ивановна: Без подготовки вообще вся работа теряет смысл. Журналисту важно быть таким человеком, которому собеседник и зритель смог бы довериться. Важна порядочность, культура поведения. Я страшно не люблю, когда на концерте вдруг заходит съемочная группа, громыхает, ставит свои камеры, топает, передвигает аппаратуру, включает свет для того, чтобы показать зрителей. Наши операторы во время симфонического концерта умеют передвигаться профессиональной походкой, и даже в полной тишине вы их не услышите. Для телевизионного журналиста, как, наверное, для любого другого человека, важна культура поведения, вежливость, уважение к собеседникам, к зрителям, да и вообще ко всем окружающим.
Мария: Да и к себе тоже. Публичному человеку необходимо всегда держать планку, быть в тонусе. Тем более в маленьком городе, где он появляется в одних и тех же местах, сталкивается с одними и теми же людьми.
- Мария, каким журналист должен быть…Даже так: какой он сейчас, телевизионный журналист? Какими чертами обладает?
Мария: Вот я сейчас маму слушала, как очень хорошую классическую музыку: настолько в те времена была другая жизнь. Сейчас, конечно, все не так: мир изменился, изменились люди. И есть такое дурацкое слово «актуально», из-за которого вообще утрачивается вся прелесть общения. Сейчас у людей другие интересы, другие потребности, они воспитаны совершенно на другой культуре, но порядочность у журналиста должна оставаться всегда: это кодекс, который никем и ничем не может быть нарушен. Сейчас во всем прослеживается какая-то социальная тема: обязательно должна встать проблема, нужна острота. И ощущаю в себе потребность не только рассказывать красивое о людях, но и искать какие-то конфликтные ситуации, которые можно интересно обыграть, обрисовать и подать на тарелочке. Показать и сказать: «Смотрите, вот она, горячая новость». Но без культурных событий я свою жизнь тоже не представляю. Кроме того, телевизионный журналист должен уметь работать в команде.
- Что вам помогает в работе на телевидении?
Мария: Заинтересованность. Иногда я просто иду по городу, замечаю что-то, на что раньше, возможно, не обращала внимания, и думаю: это могло бы стать прекрасным информационным поводом. Все о чем-то говорит, имеет какое-то зерно.
- Светлана Ивановна, следите ли вы за работой Маши?
Светлана Ивановна: Я всегда интересуюсь тем, как работает Маша, всегда ее об этом расспрашиваю. Когда она приезжает ко мне в Москву, захватив с собой записи, или я сама бываю в Кургане, мы обязательно смотрим Машины сюжеты. Пожалуй, мой самый главный интерес в жизни, наравне с внуком, конечно, то, как Маша работает.
- Ругаете?
Светлана Ивановна: Ну что значит ругаю? Маша что-то рассказывает, и я вместе с ней проживаю эти события: все это мне очень знакомо. Я надеюсь, что не слишком назойливо учу. Единственное, что я всегда советую, но это по просьбе зрителей, чтобы Маша чаще появлялась на экране, чтобы можно было заглянуть ей в глаза, узнать, как она выглядит. Вот тут я, пожалуй, более настойчива и надоедлива.
- Маша, это скромность?
Мария: Скорее непрофессионализм. Когда готовят журналистов профессионально, у них пропадают все комплексы. Я сама перебороть их в себе пока не могу. Я, естественно, не зацикливаюсь на этой проблеме, но в голове всегда держу. Сейчас для меня важно, чтобы желание поделиться впечатлениями со зрителями с экрана пересилило все комплексы.
Светлана Ивановна: Нужно забыть о том, как ты выглядишь и какая у тебя прическа, а для этого необходимо постоянно держать себя в форме. Маша – человек очень тонкий, она прекрасный психолог, образованный человек, очень дисциплинированный, контактный и доброжелательный. Все эти качества я в ней открыла по-новому, уже на более высоком уровне, когда она стала работать на телевидении.
- Светлана Ивановна, как вы считаете, чего не хватает современным тележурналистам?
Светлана Ивановна: Профессионализма. Об этом говорят все. Вы знаете, я купила прекрасную книгу - «Акулы интервью», в которой представлены работы Максимова, Венедиктова, Соловьева, Сванидзе. Все эти журналисты пишут о нехватке профессионализма и культуры. Я думаю, и зрители это чувствуют.
- Интересно, раньше, в 60-е годы, когда не обучали журналистскому ремеслу, такие люди были и замечательно работали. Почему же сейчас, когда почти в каждом вузе существует факультет журналистики, не могут научить молодежь этому профессионализму?
Светлана Ивановна: Раньше был высок престиж профессии журналиста.
Мария: Я сейчас отношусь к своей работе очень критично, сильно переживаю, если хотя бы какая-то мелочь сделана не так. Я прекрасно понимаю: то, что я не профессиональный журналист, это не оправдание. Если мне доверили работать на таком серьезном канале, то я буду стараться делать это максимально грамотно. Я считаю, что на телевидение должен идти человек, который все-таки специально учился этому на факультете журналистики.
Светлана Ивановна: Опять же обратимся к этой книге. Здесь одиннадцать интервью с классными журналистами, и лишь немногие из них имеют профессиональное образование. Познер, например, пишет, что технике можно научить и обезьянку, а умению общаться с людьми не научишь. Нигде в книжках даже между строк этого не написано, это должно быть выработано, это должно стать стилем жизни.
Мария: Ты можешь провести гениальное интервью, сделать замечательный сюжет, но если ты говоришь с экрана и у тебя нет посыла, нет в голосе такой хорошей дрожи, энергетики, ты мямлишь что-то себе под нос, тогда о чем речь?
Светлана Ивановна: Тележурналистика – это лучшая профессия на земле: у тебя есть ответственность, что ты говоришь с огромным количеством людей, и в то же время необходим камерный, уважительный тон общения, чтобы зритель смотрел и думал, что это говорят именно с ним. Важно, чтобы он тебе верил.
- Я бы хотела задать последний вопрос: часто приходится слышать о том, что работа оказала сильное влияние на человека? Вас работа на телевидении изменила? Я даже не могу представить, что изменения могли произойти в худшую сторону, мне это кажется просто невозможным. Что вы приобрели?
Светлана Ивановна: Насчет изменений в худшую сторону - это очень даже актуально, потому что телевидение – это такой мощный провокатор. Оно развивает честолюбие, склонность к самолюбованию. Журналисту начинает казаться, что он – вершитель мира, он разговаривает с человеком, а тот думает, то ли он ответил, что от него хотели услышать, как он потом будет выглядеть на экране, ведь многое потом зависит от кор-респондента. Я же сумела перебороть в себе это самолюбование, которое как-то неизбежно появлялось. Тележурналистика дает возможность развиваться, постоянно находиться в движении. Ты начинаешь очень много узнавать, у тебя великолепно развивается интуиция, что вообще очень важно для женщины. Лучшего я просто не могу себе представить.

Мария: Ты можешь провести гениальное интервью, сделать замечательный сюжет, но если ты говоришь с экрана и у тебя нет посыла, нет в голосе такой хорошей дрожи, энергетики, ты мямлишь что-то себе под нос, тогда о чем речь?

- Переадресую свой вопрос Маше: чему вас научило телевидение?
Мария: Мне всегда не хватало мобильности. Я научилась раскладывать все по полочкам в своей голове. Это помогает мне в работе, это пригождается мне в жизни. Работоспособность я в себе открыла такую, какой у меня не было даже в студенческое время, хотя я училась на факультете, где всегда были и большой объем работы, и высокие требования. Здесь я поняла, что возможности человеческого организма, человеческого мозга неограниченны, когда приходилось сидеть над сюжетом и искать нужную фразу по нескольку часов. И ведь ты все равно найдешь ее! Если раньше я могла что-то недоделать, махнуть рукой, то сейчас я прихожу на работу в семь утра, потому что помню еще с вечера: у меня там что-то недописано. Появился какой-то азарт и желание не жалеть себя в работе, идти до конца, а потом, видя результат, испытывать неописуемые эмоции.
- Спасибо за интересную беседу.

МАЛЬЦЕВЫ

Интервью с этой телевизионной династией проходило, что называется, без отрыва от производства: в маленьком уютном кабинете ГТРК «Курган». Режиссер Анастасия Шишкина специально пригласила Михаила Алексеевича Мальцева, своего отца, оператора с сорокалетним стажем работы, для того, чтобы мы в неспешной беседе смогли получше узнать друг друга.

- Первый вопрос я хотела бы задать вам, Михаил Алексеевич: как вы вообще решились пойти работать на телевидение? Ведь когда вы пришли в 1967 году, это еще была совершенно новая сфера.
Михаил Алексеевич: Я с детства занимался фотографией, потом, класса с восьмого, увлекся кино-съемкой. Я знал о фотосъемке практически все, а для оператора это первое дело. Сегодня молодежь вообще не знает, что такое фотография, а ведь она учит искать кадр. Сейчас на цифровых камерах нащелкают по двести-триста кадров, а потом выбирают лучшие. У меня в первом фотоаппарате пленочку зарядишь 12 кадров, и все, не промахнуться бы с композицией.
- И вполне логично, что спустя время вы решили попробовать себя в новой профессии…
Михаил Алексеевич: Ну а как? Молодой, хотел попробовать что-то новое, телевидение как раз и было этим новым, по крайней мере, тогда, в 60-е. В 1964 году я окончил школу и не поступил в Художественное училище на скульптора. Проучился некоторое время в КМИ и решил поработать, друзья привели меня на КГТРК, и все, попался на крючок на всю жизнь.
- Как раньше решалась проблема обучения работников телевидения: на операторов, например, где можно было выучиться?
Михаил Алексеевич: Был единственный институт, ВГИК, но он готовил кинооператоров, специальности «телеоператор» тогда не было: мы учились у великого советского документального кино. Ну и на фотографии.
Анастасия: У нас был и до сих пор есть институт повышения квалификации работников телевидения и радио. Я окончила полный двухгодичный курс по специальности «режиссер».
Михаил Алексеевич: А меня послали на учебу, трехмесячные курсы, когда я уже пятнадцать лет отработал на телевидении. Надо ли говорить, что учеба эта мне практически ничего не дала.
- Люди, проработавшие много лет на телевидении, рассказывали, что раньше ходили в кино не для того, чтобы смотреть сам фильм, а для того, чтобы понимать, как он снимается.
Анастасия: Это происходит до сих пор.
Михаил Алексеевич: Мы делали это не специально, это уже профессиональная болезнь. Конечно, идем ради фильма, но подспудно…
Анастисия: Я с детства помню, когда папа смотрел футбольный матч, всегда комментировал действия оператора: «Да что ты стоишь-то! Наезжай!» И только секунды через три начинается наезд камеры.
- Михаил Алексеевич, есть что-то, что вы не сняли, но хотели бы снять?
Михаил Алексеевич: Я никогда об этом не думал. За сорок лет и восемнадцать дней работы на телевидении я снял очень много материала: это и природа Зауралья, и какие-то важные события, и знаменитые люди...
- Люди меняются?
Михаил Алексеевич: Естественно. И я бы не сказал, что в лучшую сторону: деньги портят человека, а особенно большие деньги. Знаете, что раньше к нам по два-три раза за сезон приезжал Мстислав Ростропович? И почти каждый раз он давал концерт у нас в студии. Тридцать пять - сорок минут. Тогда мы не ценили этого. Иосифа Кобзона, к которому я отношусь, прямо скажем, без обожания, мы снимали с ПТС.
Анастасия: ПТС – это передвижная телевизионная станция: действие снимается с нескольких камер одновременно под руководством режиссера.
Михаил Алексеевич: И если ПТС прямая, то все идет сразу в эфир.
Анастасия: Раньше же не было записи, поэтому приходилось много работать в прямом эфире. А это большая ответственность: все должны работать синхронно и профессионально.
Михаил Алексеевич: Потому что птичку-то не вернешь.
- Правда ли, что человек, однажды пришедший на телевидение, оттуда уже никогда не уйдет?
Анастасия: Практика показывает, что, к сожалению, неправда. Но все жалеют. Может, где-то и зарплата больше, но так живо, как на телевидении, больше нигде не будет, поэтому уходят чаще всего вынужденно.

Михаил Алексеевич: Мне недавно сказали, что мы на телевидении еще в советские времена получали огромные деньги. Мы были нищие. Я знал одного кинооператора с военной студии, а он в свое время встречался с американским оператором на каком-то фестивале военных документальных фильмов. Ну и наш спросил американца, какой гонорар он получил за снятый двадцатиминутный фильм. Тот отвечает: «Я купил себе новый «Бьюик». А ты?» «А я купил себе новые кеды», - отвечает советский оператор.
- Зато у вас работа была интереснее.
Анастасия: Этим и утешались.
- Какие сюжеты вам больше всего нравилось снимать?
Михаил Алексеевич: Профессионалу должно быть интересно все. Любой сюжет.
Анастасия:: Зрителю неинтересны личные предпочтения оператора. Главное, чтобы картинка была качественной и содержательной.
- Телевизионная работа – это работа в команде. Вы всегда снимали то, что считали нужным, или прислушивались к просьбам или советам журналиста или режиссера?
Михаил Алексеевич: Наша работа заключается в следующем: едут журналист, оператор и изредка осветитель на место событий. Журналист ставит перед тобой задачу, если он может это сделать, и занимается своим делом, то есть работает над текстом. Задача поставлена, а оператор уже сам выбирает кадры.
Анастасия: Фактически хороший оператор выполняет функции режиссера: он думает о том, что будет в кадре, он должен понимать, чем может начаться сюжет и чем закончиться.
- А с кем легче всего было работать? С кем находили общий язык?
Михаил Алексеевич: Если ты профессионал, то тебе все равно.
Анастасия: Папа, ну есть же любимые!
Михаил Алексеевич: Пожалуй, Валентина Ильинична Бортовская, умнейшая женщина. Но с ней приходилось очень редко работать: у нее были сложные проекты, ПТС или спектакли. Одним из самых лучших телевизионных режиссеров была Эвелина Евгеньевна Янковская. Но потом она вышла замуж за эстонца и уехала к нему жить.

- Первые семь лет вы проработали телеоператором в студии, потом переквалифицировались в кинооператора, работающего на выезде. С чем это связано?
Михаил Алексеевич: Кинооператор имеет больше свободы и самостоятельности, он менее зависим от режиссера.
Анастасия: Простора для творчества больше, а так он ограничен стенками студии…
Михаил Алексеевич: Не только стенками студии, но еще и наушниками, в которые тебе режиссер выдает свои указания: «Сделай наезд, возьми правее, возьми двоих в кадр, возьми троих…» А у кинооператора есть видоискатель, больше ему ничего не нужно. Даже если режиссер стоит рядом с ним, то все равно не видит, что он снимает.
Анастасия:: Знаете, как обидно!
Михаил Алексеевич: Ты уже делаешь все, что захочешь. Потом, когда пленка проявится и ты посмотришь, может быть, и поругаешься с режиссером. Он хотел одного, а ты сделал по-другому. Но это уже творческий спор! А в студии не поспоришь: связи с ним у тебя нет, сказать ему ты ничего не можешь. Зато он может все.
- Настя, чем телевидение привлекло вас, почему решили работать именно здесь?
Анастасия: Я думаю, что отчасти это было заранее определено: папа всю жизнь здесь проработал, я ездила с ним на съемки, мама же всю жизнь была увлечена кино. Невольно я получала массу информации о режиссерах, о фильмах, об операторской работе. После окончания института, а это был 1993 год – переломное время в стране, я сразу сказала отцу: «Я хочу к вам. Давай, я попробую». И попробовала. Хотя могло не получиться: телевидение очень быстро выявляет людей, которым здесь делать нечего. Большую роль играют и темперамент, и соответствующий культурный уровень. Год-полтора я проработала ассистентом режиссера, потом мне доверили передачу «Веселые старты». В 1998 году я поехала учиться в Москву: там серьезные мастера и совершенно другая точка зрения на твои работы. Мы разбирали сюжеты многих провинциальных телекомпаний, и я поняла, что наша студия работает на очень хорошем уровне.
- Вы сказали о том, что для работы на телевидении у человека должен быть определенный темперамент. Какой? Каким должен быть телевизионщик?
Анастасия: Живой. Ему должно быть все интересно. Желательно, чтобы он легко и быстро находил контакт с людьми. Воспитание тоже имеет значение. Самое главное, чтобы он был человеком, не авнодушным к жизни.
- Часто ли в семье велись беседы о телевидении?
Анастасия: Знаете, бывает, даже на даче в грядке сидишь и обсуждаешь. Конечно, а как без этого? Понятно, что рассказы всегда отличаются от жизни. Но мое ощущение того, какой должна быть работа, не было обманутым. Я не была разочарована или чем-то удивлена. Я пришла не то что в незнакомый коллектив, но к людям, которые меня с детства знают. Когда я только пришла, то была чуть ли не самой молодой: на тот момент коллектив был достаточно взрослый.
- Но вместе с тем вы получили огромный опыт…
Анастасия: Да, и это очень важно. Всегда должно быть старшее поколение, чтобы было у кого учиться. Я очень благодарна Александру Александровичу Швайко, нашему зам.председателя по телевидению: он начал свою карьеру с помощника режиссера, потом стал ассистентом, режиссера, главным режиссером, а затем уже заместителем председателя. Когда мне доверили передачу «Веселые старты», он меня вызвал и объяснил, как работать. Кроме того, у нас проходили «летучки» - еженедельный анализ работы, проделанной студией. Всегда был один обозреватель, это мог быть кто угодно – оператор, режиссер или журналист, который отсматривал все сюжеты и говорил о том, что плохо и что хорошо. Помимо обозревателей сюжет анализировал и Сан Саныч Швайко, и комментарии его были всегда точными и объективными. Он никогда не говорил: «Сделал плохо», а всегда добавлял: «Надо было сделать так, так и так». Фактически мы учились таким образом. Надо понимать, что всегда был риск: плохо сделаешь передачу - опозорят на «летучке», хорошо - похвалят. Замечательный стимул.
Михаил Алексеевич: Настя не застала те времена, когда у нас были красная и черная доски. Представляете, две недели висеть на позорной черной доске!
Анастасия: Ужасно! Ведь все творческие люди амбициозны, все хотят на красную доску.
- Если продолжать тему учителей и учеников, Михаил Алексеевич, брали ли вы на себя роль наставника, учителя?
Михаил Алексеевич: Ученики тоже бывают разные: кто-то просто жаждет получать знания, а кто-то ленится. Их же просто так не прикрепляли: подходит молодой оператор и спрашивает твоих советов, а ты делишься с ним всем, чем можешь. Я не считаю их своими учениками; если они считают меня своим учителем, прекрасно. Я чаще всего говорю: «Это мой напарник».
Анастасия: Я знаю многих операторов, которые считают своим учителем Михаила Алексеевича. Они до сих пор у нас работают.
- Поразительная преемственность.
Анастасия: А это неизбежно в нашей профессии. Теоретические знания надо уметь применить на практике. Это не формулы, а живые люди. И где-то понимаешь, что нельзя ставить лицо крупным планом, просто потому, что это, например, подчеркнет какие-то недостатки человека. По теории можно, а по человеческим понятиям нельзя. Должно быть сочувствие к человеку.
- Как вы думаете, чего не хватает современному телевидению? Я понимаю, тема бесконечна…
Михаил Алексеевич: В первую очередь, я думаю, знаний. Если телевизионный режиссер, не первый год работающий, говорит, что не читал «Маленького принца» Экзюпери... Это о многом говорит. Мы вообще раньше относились к Министерству культуры.
Анастасия: Согласна, культурный уровень очень важен. Кроме того, я считаю, что телевидение должно выполнять просветительскую функцию, которая сегодня практически утеряна.
Михаил Алексеевич: О низком культурном уровне говорят все. У меня жена – преподаватель в университете. Не так давно она своим студентам выдавала список необходимой к прочтению литературы. Под диктовку. Среди прочих авторов называет Хемингуэя. Один студент поднимает руку и спрашивает: «Вы сказали «Хемингуэй», а автор кто?» Это третий курс. О чем тут говорить? Пусть падает общая культура, но на телевидении должны работать люди высокоинтеллектуальные. Нет профессионализма. Техника идет семимильными шагами, но чем больше возможностей она дает, тем сильнее развращает того же оператора. Потому что он знает, что из кое-как отснятого материала все равно что-нибудь да сделают.
Анастасия: Тут подставят, там подкорректируют, выставят баланс…Можно снять много и плохо, а можно снять мало и хорошо.
Михаил Алексеевич: Поэтому раньше у оператора существовал жесточайший отбор: прежде чем сделать панораму, он «пустой» камерой ее проведет.
- За сорок лет работы оператором как часто менялась техника в ваших руках?
Михаил Алексеевич: Она, в общем-то, менялась очень немного, процесс этот был достаточно длительным. Первые телекамеры даже звука не могли писать, с ними я работал в течение двадцати-двадцати пяти лет. Потом уже появились камеры с магнитофоном: приходилось брать с собой звукооператора или ассистента звукорежиссера. Я, например, сам записывал звук. Правда, записывался только голос журналиста, все остальное внемую.
Когда шел переход с кино- на видеокамеру, мне было легче: первые семь лет я проработал телеоператором, поэтому телевизионную технику знал в отличие от чистых кинооператоров, им переход давался тяжелее.
- Настя, часто ли приходилось слушать наставления и направления отца? Оценивалась как-то ваша работа?
Анастасия: Нет, никогда. Он мог только советы давать, к кому обратиться. Когда он мне сказал, что Зоя Владленовна Шарова очень хороший новостийный режиссер, я начала присматриваться к тому, как она работает, какая она аккуратная, дотошная, к мелочам внимательная. У нее я училась быть новостийным режиссером. Когда смотрю передачи, обращаю внимание на то, как они сделаны. Иногда даже думаю: «Могли бы «бантики» какие-нибудь повязать, было бы веселее».
Михаил Алексеевич: Когда мне приходилось быть обозревателем, я смотрел передачи по два раза. В первый раз я не мог понять смысла, я по своей операторской привычке оценивал картинку, режиссуру, а то, что говорит редактор, у меня просто улетало. Второй раз смотрю картинку уже полуотвернувшись.

- Скажите, работа на телевидении сильно вас изменила?
Михаил Алексеевич: Я не думаю, что работа вообще в принципе может изменить человека, но то, что я от своей работы получил, это возможность узнать огромное количество людей. Я узнал столько интересного! Помню, как Шалютин читал лекцию математикам, я еще подумал: «Ну что философ может сказать математикам?» Я эти полтора часа слушал лекцию вот с такими глазами, навострив уши. Мне можно было снять Шалютина в двух-трех планах, каждый по пять секунд и выйти погулять: звук-то не пишется, пускай редактор там сидит и записывает. А я просидел всю лекцию.
Анастасия: На меня точно профессия повлияла. Режиссер должен уметь командовать, этого я делать не умела, когда пришла. Сейчас занимаюсь этим с удовольствием. И самое главное, ведь слушаются.
Михаил Алексеевич: Идет по залу на «Веселых стартах» и говорит: «Так, жвачки все выбросили! Увижу, всех из зала выгоню».
Анастасия: Было такое. Когда ко мне подходили и говорили, где чья команда играет, я отвечала: «Здесь Я режиссер, и решать, кто где играет, буду тоже я». К счастью, у меня складываются отношения с операторами: работать с ними легко и приятно. Я знаю, что если поеду на съемку, то снято будет точно лучше, чем без меня. Работа в прямом эфире научила меня умению быстро принимать решения и не терять самообладания.
- Спасибо вам за встречу.

АРТАМОНОВЫ

О журналисте Геннадии Сергеевиче Артамонове говорят много и с удовольствием коллеги, друзья, родственники... Сегодня я встретилась с его дочерью, которая сама уже имеет внушительный стаж работы на телевидении, чтобы поговорить об отце, преемственности и, конечно, о журналистике. Одиннадцать лет назад Ольга Сапожникова даже не предполагала, что свяжет свою жизнь с ней, уж слишком она отличалась от своих нахрапистых коллег. Да и отец всегда был против. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь.

- Я сперва хотела бы поговорить о Геннадии Сергеевиче: несмотря на то, что он был человеком публичным, информацию о нем приходится собирать буквально по крупинкам. Начну с цифр: сколько лет ваш отец проработал на телевидении?
- В Комитете по теле- и радиовещанию папа проработал тридцать восемь лет: из них восемнадцать – руководителем компании. Вы говорите, что о нем мало писали, а все дело в том, что отец был очень скромным человеком. Он любил свою работу, но не любил пафосности и чрезмерной публичности.
- Он ведь был не только человеком телевидения, но и стихи, например, писал.
- Да. Вообще в телерадиокомпании он начинал свою педагогическую практику. Папа окончил Уральский государственный университет по специальности «филология», как многие здесь: тогда не было отделения журналистики. Он сам выбрал радио для прохождения практики, там и проработал потом некоторое время: сначала стажером, выражаясь современным языком, а затем ему доверили вести молодежные программы. Уже тогда он стал достаточно популярной личностью. Потом постепенно начал переходить на телевидение. И как-то стремительно взлетел по карьерной лестнице: сначала работал заместителем председателя, а спустя двадцать лет возглавил компанию.
- А он никогда не говорил о том, почему радио предпочел телевидение?
- Мы вообще, надо сказать, очень мало говорили дома о папиной работе. Когда мы сейчас собираемся семейным кругом и вспоминаем об отце, выясняется, что очень многие факты из его биографии мне неизвестны. В детстве я вообще не знала, кем папа работает: дома на разговоры о работе было негласное табу. Единственное, что я помню: отец всегда смотрел программы КГТРК. Это даже не обсуждалось. Невозможно было переключить канал, когда отец отсматривал телевизионный продукт, выходивший на нашем курганском канале. А федеральные новости – это вообще святое дело. И мы тогда на него периодически очень сердились, потому что хотелось посмотреть какую-нибудь другую программу или фильм, а возможности купить второй телевизор в семье не было: жили мы более чем скромно. Только сейчас я понимаю, что святая обязанность любого руководителя – интересоваться конечным продуктом, анализировать, делать выводы. Иначе это все равно что быть директором автомобильного концерна и не знать, какие именно машины ты выпускаешь. А вот почему он телевидение предпочел, я не знаю. Может быть, судьба так сложилась. Я могу лишь предположить, зная папин характер, а человеком он был творческим, увлекающимся, от-того всегда поддерживал что-то новое, манящее. Таким тогда было телевидение.
- Даже сама идея проходить филологу практику на радио тогда была чем-то совершенно неординарным.
- А телевидение тем более неординарно! Телевизионщики тогда казались недосягаемыми. Это же очень интересная работа, где творчество соединяется с техническими возможностями. И, конечно, папе это не могло быть неинтересно. Но непосредственно в кадре он работал немного: когда он заступил на руководящую должность, на экране уже почти не появлялся. Хотя люди, которые с ним работали, его ровесники, до сих пор помнят этого красавца с открытым лицом и волнистым чубом, всегда в белоснежной рубашке, с искоркой в глазах. Говорят, что я на него похожа, хотя сама я замечаю, что с годами начинаю больше походить на маму.
- А каким он был руководителем?
- Мне сложно судить: вместе в одной компании мы проработали всего год, потом папа ушёл на пенсию. Это было бы лучше спросить у более зрелых коллег. Мне кажется, что Геннадий Сергеевич порой был слишком мягок, добр.
Это был очень светлый человек, добропорядочный, интеллигент, полностью погруженный в свою профессию. Любил поэзию, сам писал стихи. С современной точки зрения на успешного руководителя, он должен быть прежде всего юристом, финансистом, завхозом. А папу в первую очередь интересовали творческие проекты, чистая журналистика, процесс создания программ, люди, друзья, коллеги. Кроме того, очень сложный период времени выпал на его долю. Чего только стоят эти лихие девяностые! Тогда было трудно всей стране, и сотрудники Курганского телерадиокомитета не стали исключением, переживали трудности вместе со всеми. И пережили. И, наверное, немалая в этом заслуга Геннадия Сергеевича, ведь вместе с тем девяностые – это время нового расцвета Курганской телерадиокомпании.
- Поговорим о вас. Во многих интервью вы рассказываете о том, что отец никогда не рассматривал вашу кандидатуру на должность журналиста в Курганской телерадиокомпании, более того, он был категорически против…
- Да, это правда. Причем не было такого, что он ударял кулаком по столу и говорил: «Нет, ты не пойдешь!» Это было негласное вето.
- Потому что в семье должен быть один журналист?
- Не знаю, причины не анализировались. Нет - и все, не объясняя, почему. Может, они с мамой и обсуждали эту тему, но при мне таких разговоров не было.
- Может, боялся кривотолков? Приведет дочь, ему скажут: «Ага, по блату взял!»
- Я уже потом, став взрослой, сама анализировала причины. Одна из них, видимо, в том, что семейственность в творческих организациях тогда почему-то не приветствовалась. Ну не принято тогда было приводить «своих»! У нас всегда были в почёте династии на заводах, в сельском хозяйстве, в учительской среде, в медицинской, а вот в среде журналистов – почему-то нет. Тем более папа был руководителем большого коллектива. А общественное мнение для Геннадия Сергеевича было если не на первом месте, то где-то рядом. Другой причиной, как мне кажется, стали его сомнения в моих творческих способностях. Потому что, конечно, сравнивали бы. И на самом деле сравнивали и сравнивают до сих пор. Возможно, он боялся, что я не оправдаю его надежд, разочарую, подведу. Ну и третья мысль у меня такая: журналист – это не самая сладкая профессия, так скажем. Тем более для женщины. Это мозговой штурм 24 часа в сутки, это вечная несвобода… Не знаю, какова была основная причина, мы никогда с папой это не обсуждали. Говорить с ним об этом было как-то неудобно.
- Вы сказали о том, что быть журналистом нелегко. А каков он, современный журналист?
- Мы с коллегами это часто обсуждаем. Каков он, кто он, нормальный ли он человек?... Судите сами. Бывает, дома занимаешься рутинными бытовыми делами, а в голове вихрем проносятся мысли: завтра у тебя вот это, а надо поговорить вот с тем, а как сделать лучше, нужно взять интервью у этого, а что я спрошу, а как я это спрошу? И так далее. Или вдруг просыпаешься ночью - тебе ударила какая-то строчка в голову, ты вскакиваешь, включаешь настольную лампу, записываешь. Всегда в голове – как вечное сопровождение твоих основных мыслей и чувств - поиск самого нужного слова из десятка синонимов. Или, к примеру, все нормальные люди смотрят кино, следят за сюжетом, плачут, переживают, радуются. А когда телевизионщики смотрят кино, то думают о том, сколько работает камер, как снят конкретный ракурс, как спроектирован этот спецэффект. Мышление становится совершенно другим. Голова постоянно забита информацией, которая тебе порой мешает жить. Кроме того, очень важно научиться ставить какой-то психологический заслон, барьер. Я помню, как первое время переживала, когда приносили съемки с пожаров, где были погибшие. А как я негодовала, когда снимали брошенных детей! После того, как съездила на голодовку чернобыльцев, - это была одна из первых моих съемок, - я не могла спать, много плакала. А со временем ты учишься смотреть на это более прагматично, хотя и понимаешь, что сопереживание необходимо. Телевизионщиков учат быть сдержанными, даже несколько отчуждёнными, не принимать все настолько близко к сердцу. В новостных сюжетах мы должны излагать факты, не анализируя их. Журналист – очень сложная профессия, которая не дает спокойно жить. Все мамы и папы мечтают для своих детей о такой работе, чтобы с 9 до 17, с обедом по расписанию, а выходные всегда свободны…
- Вы раньше были журналистом-репортажником. Какие сюжеты более всего нравилось снимать?
- До сих пор самые любимые сюжеты – это истории про конкретных людей, про их трудную судьбу. Такие очерковые материалы, мне кажется, более всего запоминаются. Еще ценю сюжеты, в которых политики или другие известные люди совершают конкретные дела: открывают садик, школу, помогают какой-нибудь малообеспеченной семье, выделяют комнату девушке из детского дома, помогают пенсионерам. Может, это мелочи, решившие судьбу только одного человека, но меня они радуют. Нравится выдавать новости с колес: событие только что произошло, а ты уже рассказываешь об этом в прямом эфире.
- Телевизионщик – это …
- Вы хотите, чтобы я сформулировала одним словом?
- Необязательно. Можно даже предложением.
- Дмитрий Чечулин, мой замечательный коллега, который работает на радио, однажды сказал: «На телевидении работают люди, от которых отказался весь мир». Сначала мы над этой фразой смеялись, а сейчас цитируем. И, думаю, будем цитировать до глубокой старости. Телевизионщики – это действительно такие полусумасшедшие люди, у которых безграничный полет фантазии, беспредельные возможности, творческие и физические, железное здоровье, стрессоустойчивость, вечный неугасающий интерес ко всему, что происходит, и позитивный настрой на эту жизнь. Вот это настоящий телевизионщик.
- Вы говорили о том, что проработали год под руководством своего отца. Он оценивал как-то вашу работу?
- У нас с ним возникла договоренность, тоже какая-то негласная: на работе я вела себя так же, как все сотрудники, выделяться было нельзя, тем более показывать родственные отношения. Я никогда не входила к отцу в кабинет без особой надобности. Если возникал какой-то срочный вопрос, всегда просила секретаря в приёмной на общих основаниях доложить руководителю о моей просьбе принять меня. Называла его на «Вы» и по имени-отчеству, даже если рядом никого не было и никто не мог нас услышать. На работе мы говорили только о работе. И это были обязательные условия наших профессиональных отношений. Я очень боялась его подвести. И у меня не было абсолютно никаких привилегий. Так что узнать его оценку моей работы было практически невозможно. Но никогда не ругал, не критиковал слишком строго, и уже это для меня была высшая его похвала!
- Вопрос, может быть, немного тривиален, но все же: чего не хватает современному телевидению?
- Много чего не хватает, но я не знаю, должно ли это быть. Я считаю, не хватает грамотности… Я сейчас замечаю, что у нас существует негласная установка: язык должен упрощаться, нужно говорить с людьми на равном языке. И порой меня очень смущает чрезмерное увлечение стебом и сленгом у журналистов центральных каналов. Я считаю, нужно очищать свой язык, беречь его хотя бы для того, чтобы чистую речь слышали наши дети. Не хватает человечности. Меня очень радует, что сейчас многие каналы начали выпускать социальные проекты, стали обращаться к теме человека и его судьбы как к самой большой ценности в этом мире. Но новости все равно остаются очень жесткими, сухими, и может, пора уже вносить в череду фактов и мелькание событий человеколюбие. Не хватает вкуса. Я не имею в виду стиль, а какого-то житейского вкуса. Смотришь порой какие-то сюжеты и думаешь: откуда такое издевательство над зрителем, как оно возникло, каковы его цели? Обидно.
- Некоторые люди говорят о том, что работа их изменила, пусть даже немного, но все-таки. Это ваша история?
- Я думаю, меня-то как раз кардинально изменила. Мне кажется, потерялась во мне какая-то светлость, наивность. Навсегда ушли. Жаль.
- А может, это просто взросление?
- Может, но телевидение меня сильно «повзрослило». Я перестала верить в чудеса. Ко всему теперь подхожу с точки зрения какого-то порой больше даже мужского деловитого прагматизма. Надо все делать быстро, нет времени над чем-то подумать, вообще ни на что не хватает времени. Порой даже на себя. И вместе с тем я стала более раскрепощенной. На телевидении мне впервые начали говорить комплименты!
- Могли бы представить себя в роли руководителя?
- Думаю, это не моё. Я очень нерешительный человек: буду вечно сомневаться, правильное решение приняла или нет... Я консерватор, мне это часто мешает, потому что перед тем как принять серьезное решение, я долго думаю и анализирую. Я считаю, что нельзя с бухты-барахты взяться за дело, а потом разгребать все возникшие трудности. Нужно тщательно готовить почву, чтобы потом не было стыдно за себя и за свои решения. Сейчас я не готова сказать, смогла бы я быть руководителем, тем более – хорошим или нет. Перед глазами и в памяти – образ папы, Геннадия Сергеевича Артамонова, руководителя, которому трудно соответствовать, которого всегда с особым трепетом, добрыми словами и с благодарностью за всё, что он сделал, вспоминают мои коллеги-журналисты.
- Спасибо вам большое за интервью.