Честный, частный «Несчастный...»

«Мы играем сегодня программу, которая называется «Халатный концерт», ну вы видите собственно по мне. В чем прелесть такого концерта, как нам кажется? Во-первых, у нас на сцене есть два гостевых места. Эти два центральных стула, которые находятся по ту сторону стола, – они для вас, дорогие друзья. И те, кто готов, в особенности те, кто пришел в халатике или пижамке (а такие люди, я вижу, есть), могут выходить на сцену, занимать места и угощаться. Но не более двух человек одновременно и не более чем на одну песню. Все, что стоит на столе, настоящее, это можно есть, пить – словом, приглашаю».

Такими словами Алексей Кортнев начал выступление группы «Несчастный случай» в Москве, в Центральном доме художника, в небольшом уютном зале на 550 человек. Сказать, что зал был полон, значит, не сказать ничего. Билеты закончились за несколько недель до концерта, и мои надежды, что кто-нибудь из купивших изменит свои планы и не придет, освободив таким образом свое кресло мне, таяли с каждой минутой по мере приближения к началу. Поклонники и друзья Кортнева и К° все прибывали и прибывали, и в какой-то момент стало ясно, что их значительно больше, чем мест в зале.

- Наша популярность перевалила за 550 человек, - иронизирует Кортнев со сцены, а я сижу в уголке и наслаждаюсь совершенно невероятной атмосферой, которая смиксовала интеллигентскую Москву с алкоголем, творчеством и свободой в деликатных пропорциях. У меня в руках теплый чай, на сцене невыносимо обаятельные ребята, а на диктофоне – полуторачасовая запись интервью с музыкантом, актёром, автором и исполнителем, лидером и одним из основателей группы «Несчастный случай».

«Страшная сила – рюмочка наливочки между песнями!»
(из общения с залом)

- Алексей, почему решили возобновить старую традицию, вы же не играли «халатных» концертов лет десять?

- Да, в какой-то момент они нам надоели, и мы решили, что надо меньше болтать и больше играть. Но сейчас, мне кажется, снова пришло время для такого формата общения: с разговорами, записками, вопросами, ответами. Публике можно общаться с нами сколько угодно, выходить на сцену, оказаться с другой стороны рампы, видеть зал – это интересно, если ты никогда не выходил на подмостки в качестве артиста. Вот стол, за которым мы сейчас с вами сидим, вчера был накрыт, тут кипел чайник, тут разливали чай и какие-то напитки, тут стояли закуски, конфеты и прочее. Вот бутылку открывали и не убрали за собой. Что это было?

- Вино какое-то?

- Нет, судя по пробочке, это не вино. Это был прекраснейший виски! Да, Benromach! Очень хороший Single Malt! Это принес наш директор Андрей Воронцов, потому что у него на днях был день рождения, и мы вот здесь, за этим столом, его отмечали.

- Там в гримерке «клюковка» стоит…

- Она будет стоять на сцене.

- Это для зрителей. А вы? Вы не отрицаете алкоголь во время выступления?

- Нет, я его не отрицаю, но я его и не утверждаю.

- С чем вы приедете в Курган? Будут ли это старые любимые песни или это будет новый альбом «Кранты»?

- В Курган мы приезжаем с Сережей Чекрыжовым вдвоем. Это будут гитара и аккордеон, соответственно, мы будем петь программу, не вполне напоминающую концерт «Несчастного случая», хотя большинство песен, конечно, из репертуара НС. От самых ранних до самых последних. Это будет такое камерное звучание, романсово-шансонное. Я думаю, что там будет стоять рояль.

- «Я офигеваю, мама» будете петь?

- Да, «Я офигеваю» мы поем с Сережей в том числе на рояле с гитарой.

- Я спросила про эту песню, потому что, на мой взгляд, у нее есть все шансы стать супермегахитом. Но музыканты почему-то часто жалуются на то, что публика требует старых композиций, не желая принимать новые. Но ведь те песни, которые стали хитами, тоже когда-то были новыми…

- Я понимаю, о чем вы. Просто от групп уже пожилых (а НС скоро будет 32 года) публика ждет того, что узнает с легкостью. Все-таки поставщиками новой продукции должны быть молодые команды, которые только-только зажигаются и тогда привлекают к себе внимание. Дело в том, что рок-н-ролл очень густо замешан на вещах, свойственных юности, в крайнем случае молодости. Это некоторая неумелость, неопрятность и в то же время огромный сексуальный напор. А с годами, наоборот, приходят умение и…

- Умеренность и аккуратность.

- Да. После 30 лет игры стать сенсацией невозможно. Можно лишь подтвердить свое реноме, свою репутацию. А как-то ее изменить, улучшить, я думаю, нет. Во всяком случае история таких примеров не знает.

- Не далее как полчаса назад смотрела видео, где вы с Пельшем поете «Гоняясь за бизоном». Недавняя запись. Но мне показалось, что в вас теперешнем, когда вы поете эту песню, очень много от 17-летнего мальчишки.

- Ну наверняка. Но это изображается, играется, конечно. На сцене достаточно легко прикидываться, гораздо проще, чем в жизни. В спектаклях детского театра 60-летние тетеньки играют детей, и как прекрасно играют: глаза горят, голоса звенят! Но они прикидываются.

- А кроме не к месту появившегося профессионализма есть что-то еще? Чувство, что внутри немного перегорело?

- Ну естественно, конечно! Все, что было, уже не так. Приедается абсолютно все, говорят, даже тяжелые наркотики не приносят удовлетворения, как в первый раз.
Конечно, такого восторга перед выходом на сцену, который был раньше, восторга от лицезрения публики, уже нет. Я прекрасно помню, как в этом зале мы проводили свои первые концерты. Ночью сами расклеивали афиши по Москве, ходили по Арбату, ездили, у меня тогда уже была машина… Это было сильно давно, лет 20 назад. Мы лепили напечатанные самостоятельно на репринтной машине афиши, клейстером ночью. Руки страшно мерзли от этого. И потом, когда пришел почти полный зал, 550 человек, я был совершенно счастлив! Я помню, как тогда я выходил на эту же сцену, и мне казалась гигантской эта чаша, этот амфитеатр! На нас пришло смотреть 550 человек! А сейчас я выхожу (вчера, например) и вижу маленький зальчик всего на 550 кресел. Это естественная реакция после того, как ты собирал стадионы или даже шесть тысяч в таком же амфитеатре (он очень похож по геометрии), только в Крокус-сити холл. Шесть с лишним тысяч человек, то есть в 10 раз больше, чем здесь. Господи, думаю я, какой же он крошечный, но зато уютный, зато симпатичный...
И потом появились еще другие соблазны. Ну не соблазны, вернее, а магниты. В частности маленькие дети. Потому что, когда мы были совсем молодыми, и у нас рождались первые дети (вон мое старшее дитё сидит высоко за компьютером)…

- Сколько лет ему?

- 27. А мне был 21, когда Темка родился. И, конечно, отцовские чувства совершенно иные испытываешь, чем когда тебе 45 и у тебя рождается ребенок, и в него помещается гораздо больше твоей души и внимания.

- Вы сказали о детях, и я вспомнила интервью. На самом деле я совсем мало ваших интервью прочла, но было одно, где вы очень трогательно говорили об отце. Расскажите о нем.

- Ну а что там особо рассказывать? Папа был замечательный ученый, организатор научного процесса. Начинал секретарем-референтом, затем стал ученым секретарем отделения информатики и вычислительной техники Академии наук сначала СССР, а потом и России. На этом посту он пребывал 30 с лишним лет. Очень честно и искренне прожил свою жизнь. Никогда не врал, во всяком случае, насколько я могу судить, был человеком честным и очень открытым, что подтверждает большое количество друзей, и в том числе из его сотрудников и коллег.

- Вам удается быть таким же авторитетом для своих детей?

- Я думаю, да. Они видят, что я достаточно много работаю и чего-то добиваюсь. Именно своими усилиями, а не махинациями и воровством. А во-вторых, они знают, что я никогда не ругаю их без дела, не запрещаю ничего без разумных объяснений. Это очень важно, как знаки на дороге: когда они висят только для того, чтобы милиция могла заработать денег, ты перестаешь им доверять и перестаешь обращать на них внимание. Точно так же и родительское воспитание: если дети понимают, что мама или папа им что-то запрещают просто потому, что у них плохое настроение, или потому, что они не хотят с этим связываться, принимать на себя лишние хлопоты в связи, например, с тем, что ребенок хочет пойти в поход с одноклассниками… А это значит, его нужно собирать, одевать, давать ему денег, то есть совершать массу поступков, иногда денежнозатратных, чтобы он был в безопасности и комфорте и к тому же получил удовольствие и набрался нового опыта. И если вместо этого ему говорят: «Нет, ты останешься дома»… Почему? Потому. Слушайся старших. В такие моменты он очень быстро понимает, что подобные запреты происходят из лени или из страха. Из позиции слабых. У нас в семье запрещается только то, что делать действительно нельзя. Что может принести реальный вред душе или телу.

Из общения с залом:
- Меня зовут Степан. Мне 11 лет, и я хочу задать вам вопрос: почему группа называется «Несчастный случай»?
- Степан, тебя еще на свете не было, когда этот вопрос нам задали в тысячный раз.

- Расскажите о том периоде жизни, когда вы занимались рекламой.

- Я достаточно долго работал в рекламном бизнесе, сначала в Ассоциации авторского телевидения мы начали делать рекламные ролики, не имея никакого образования, просто по наитию. Вместе с Валдисом Пельшем и еще с несколькими товарищами, имена которых сейчас ничего не скажут, к сожалению, мы начали снимать видеоролики для АТВ, и это были одни из первых видеореклам на постсоветском телевидении.

- Что такое Ассоциация авторского телевидения?

- Это компания, которая производила довольно большое количество передач. Руководил ею Анатолий Григорьевич Малкин. Он и сейчас руководит собственно. Его жена – Кира Прашутинская. Это такие известные телевизионные люди. Они были причастны и к съемкам программы «Взгляд», и много к чему еще. Потом Леня Парфенов появился оттуда, программа «Оба-на», которую мы делали с Угольниковым. Все это принадлежало АТВ. И масса других серьезных проектов. Рынок в то время был еще совершенно не формализован, не было никаких рекламных агентств вообще. Они появились только через год-два. А тогда заказчики обращались исключительно напрямую к владельцам эфирного времени. Условно говоря, вот у вас эфир по понедельникам с 6 вечера и до полуночи. Давайте поставим в ваш эфир рекламу, и мы дадим вам денег. Это не надо было согласовывать ни с кем. Ни с каналом, ни с какими инстанциями. Просто напрямую обсуждался бюджет, рекламные ролики продолжались по 2-3 минуты, причем не только в России так было, но и по всему земному шару. Сейчас, когда видишь на экране ролик длиной в минуту, это уже удивительное зрелище. А уж когда супербольшие компании типа Nike позволяют себе две минуты!..
Так вот, мы начали снимать эти штучки, и когда на российское пространство стали приходить большие сетевые агентства, они начали набирать копирайтеров собственно из числа тех, кто уже что-то делал. Увидев наши ролики на телевидении, они узнали, кто это снимал, и пригласили меня с моим коллегой Андрюшей Бываковым в агентство BBDO Group The Marketing. Года четыре я проработал в штате и потом еще лет шесть за штатом.

- Какие рекламные кампании написаны вами?

- Целиком мною, конечно, не написана ни одна кампания. Они все сделаны в группе из 6-8 человек. Я вел бренды Pepsi, Wrigley, Moccona, M&M’s, бритвы Braun…

- Вспомните какой-нибудь ролик.

- Единственный ролик, который остался до сих пор на экране, к созданию которого я имею прямое отношение, - это новогодний M&M’s, где они встречаются с Дедом Морозом у елки. Этот ролик был придуман в московском отделе BBDO и снят по нашему сценарию. Все остальные уже сошли с экранов за давностью лет.

- Ставили ли заказчики перед вами какую-то задачу? Сообщали ли они: целевая аудитория такая-то, маркетинговая задача такая-то – или они говорили: «Ребята, ничего не знаем, но ждем креатива»?

- Нет, все зависело от того, с насколько разработанной стратегией приходили. Бывало, что уже приносили исследования, результаты фокусирования, иногда даже итоги проверочных каких-то кампаний, тогда от нас оставалось только ждать креатива. А когда приходили клиенты нулевые, которые говорили, вот у нас кофе и делайте не чего хотите, а делайте по науке. И мы садились, писали десять концепций, потом тестировали их на фокус-группах, потом все это визуализировалось, рисовалось. Это очень серьезная изначально американская компания, методы работы которой сейчас приняты везде. И даже полностью российские агентства встали на более-менее научный подход к рекламе. Все начитались учебников. Нам, когда мы работали, несколько часов в день приходилось заниматься образованием. Смотрели ролики, читали книги, с нами беседовал директор агентства, ух ты, господи, как же дедушку звали-то? Фамилия его Макдональд. Рэй Макдональд. Руководил этим делом. В рекламе проработал лет 70. И скончался здесь, в России, в возрасте 90, по-моему, лет.

- Значит ли это, что вы и сейчас можете проанализировать работу рекламщика?

- Ну, вы знаете, как правило, да.

Из общения с залом:
- Алексей, я вас, конечно, очень люблю, но вы ускользнули от ответа: почему НС?
- Много лет назад, когда мы были на передаче «Музыкальный обоз», Иван Демидов задал нам этот вопрос. Я сказал ему: «Иван, ты задаешь этот вопрос девятьсот семьдесят третьим. Осталось еще 27 журналистов. Тысячному от нас приз!» И Ваня в течение программы задал нам этот вопрос еще 27 раз))

- Ваша песня «Снежинка» - очень талантливая и задорная пародия на бардовскую песню. Как вы относитесь к этому жанру?

- Я вообще начинал с бардовской песни, когда еще учился в школе и входил в объединение «Беляевский куст». Это называлось кустами у бардов. Я знаю сотни бардовских песен. Разных конечно. Среди них есть прекрасные. Давайте не забывать, что первыми бардами в России были Визбор, Окуджава, Галич, затем Высоцкий… А если отступить еще немного раньше, то это Вертинский…

- Вы насмешливый человек?

- Ну да, наверное. Правда, я никогда не делаю это зло. А так вообще у нас не только я, у нас вся группа такая, что упаси Бог что-нибудь ляпнуть или написать где-нибудь в WhatsАpp`е с грамматической ошибкой, тебя раздавят сразу как муравьишку.

- То есть вы еще и снобы к тому же?

- Да нет. Снобизм все-таки, как мне кажется, очень густо замешан на желании подняться за счет унижения другого человека. Хотя сейчас, что вообще-то удивительно, значение этого слова поменялось на противоположное.

- Я всегда немного боялась людей, которые производство шуток поставили на конвейер и смеются по любому поводу.

- Во-первых, я ни в коем случае не поставил производство шуток на поток. Как раз сейчас я уже давно не писал смешных песен. И совершенно по этому поводу не переживаю.

- А в какой момент у вас появилась гражданская лирика? Вы всегда казались мне последователем Хармса, абсурдистом.

- Это совсем не так на самом деле. Вот сегодня мы будем начинать концерт песней, которую написали больше 20 лет назад. «Столбы». Я думаю, что можно было бы ее предложить в качестве гимна движению «Наши» или любому другому российскому молодежному движению. «Столбы», «Генералы не дают мне спать» - это все время альбома «Межсезонье». Эти песни написаны в конце 80-х – начале 90-х годов. И это была очень острая социалка, и когда мы выступали тогда перед аудиторией, нас считали политической группой. А когда разваливалась коммунистическая партия Советского Союза, у нас была песня «Партия народа», которая принималась просто ураганно, на ура. А песня «Военно-поданный романс» про призыв мальчиков в армию? Это я просто перечисляю то, что было написано в 80-е. Вообще из нашего творчества мало что известно, ведь мы никогда не занимались популяризацией и пиаром, грамотным маркетингом – ни-ко-гда.

- Почему?

- Брезговали просто. Мы поем, поем и поем.

- То есть вы не имеете отношения к музыкальному бизнесу, если говорить о машине, связанной с продвижением на радио.

- Абсолютно. Нет.

- Но ведь известность песни зависит не только от ее качества?

- Конечно. Не только и не столько от качества. Но вы видите, в чем дело. Мне кажется, что когда-то этот момент был нами упущен, то есть мы не стали спродюсированной группой. У нас никогда не было приглашенного продюсера, и он не появился внутри коллектива, и это как-то вошло в плоть и кровь, что, проработав столько лет на сцене, уже не хочется менять привычный ход дела, хотя, наверное, это было бы полезно для всех.

- Но не для слушателя?

- Возможно. Вот вы сказали, что у песни «Я офигеваю, мама» есть потенциал стать мега-хитом. Нет, такого потенциала нет. Ибо в нашей стране мега-хитами становятся только песни, которые крутятся на радио и телевидении. А это произведение туда не поместят никогда. У него единственный возможный канал для распространения – Интернет. Там – да, оно станет очень популярным.

- Ну, или поместят, но на какие-то маленькие станции типа «Серебряного дождя».

- А на «Серебряном дожде» она крутится прекраснейшим образом.

- Как писалась эта песня?

- Очень долго. Несколько лет, ну, года два, наверное, я ее придумывал. Ну, полтора. Медленно, медленно набиралась.

- Как раз, наверное, Украина стала последней точкой?

- Последней – да. Причем так получилось, что мы должны были ее выпускать, все было готово: и мелодия написана, и гармонизировано, мы приступали уже к репетициям, когда я поменял четыре строчки на митинги о войне. Все остальное было написано так. Вообще, как правило, я пишу очень медленно, скрупулёзно, по песчинке, за редкими исключениями.

- Обычно я стараюсь не задавать дурацких вопросов, но сегодня сделаю исключение. Я читала ваши песни, именно читала, а не слушала, и в который раз думала о том, как же они потом сводятся с музыкой? Стихи должны лечь на музыку? Или наоборот? Как это происходит?

- Очень редко текст пишется без расчета музыки.

- Но когда вы пишете текст, мелодии еще нет?

- Есть. Она есть в голове. Просто потом она трансформируется, но ритмика остается всегда. И я стараюсь по возможности не писать в скучных размерах. Вот «Саша по шоссе» в этом смысле большое исключение из правила. От первой до последней строчки она ровная. Написана одинаковым размером. Хотя обычно я прямо представляю, что вот это будет куплет, потом бридж какой-то кривой, потом припев совершенно в другом размере. Иначе это не песенный текст, а просто стишок, который, может быть, и хорош, но то ли ляжет на музыку, то ли нет – неизвестно. Музыку для «Саши» мы придумывали гораздо дольше, чем к многим-многим другим песням. Поэтому я читал ее просто, как стихотворение, наверное, год, и все слушатели говорили: ну да, это хорошие стихи, но песню из них вы не сделаете, потому что здесь нет пространства для музыки. Я помню, кстати, это ужасное совпадение. Я встречал свою жену, которая прилетала откуда-то с соревнований в аэропорт Домодедово. Я приехал туда, ждал… Это было через полтора часа после того, как в кафе там произошел теракт и погибло 12 или 14 человек. Был знаменитейший взрыв – женщина-шахидка взорвала на себе пояс. И пока я ее ждал несколько часов (а, естественно, все задержалось), получая по крохам сведения о том, приземлился самолет или нет, потому что это был ужас, шок, все службы в Домодедово были совершенно парализованы… Так вот, пока я там ждал два или три часа, я придумал ритмику, придумал, как мы будем петь эту песню.

- Ну, она такая легко восприимчивая как раз благодаря ритмике.

- Конечно. И потом это же определенный жанр – кантри, это такая roudsong, она катится, именно как и должна, ведь речь идет об идущей девочке.

Из общения с залом:
- Ну что же, дамы и господа, продолжимте наши упражнения?

- Сегодня вы гастролируете, поете на концертах, в том числе на корпоративах, иногда снимаетесь, играете в театре. От какой деятельности получаете большее удовлетворение?

- В разные периоды от разной. Сейчас, наверное, больше всего от концертов. Потому что в данный момент нет ни одного спектакля, который бы мне нравился до конца. Так получилось, что те спектакли, которые были хороши и драматически интересны, вышли из репертуара по причинам, не зависящим от артистов. В основном это связано с продюсированием.
На сегодня концертная, причем концертно-билетная, деятельность занимает больше всего времени, потому что корпоративных выступлений стало гораздо меньше. Зато мы даем больше концертов, которые организуем сами: это и гастроли, и выступления в Москве. Можно еще сказать, что очень много времени уходит на писание, писание всего. Так, сейчас мы пишем большую работу с Сережей Чекрыжовым, моим постоянным партнером, нашим клавишником и основным композитором. Это будет рок-опера по заказу некоего театра.

- Вы говорите, что корпоративов стало меньше. Так дает о себе знать кризис?

- Да, кризис на дворе нешуточный, и он сказывается в том числе на нас. Не секрет, что больше всего денег артистам приносят заказные концерты. Дни рождения, свадьбы, похороны, концы финансового года и так далее. Так было долгое время, и, в общем-то, я думаю, мало что поменялось. Просто таких заказов стало меньше в разы, причем у всех пропорционально. Если у каких-то поп-звезд раньше было условно по 30 концертов в месяц, то сейчас стало 5. У нас было десять – стал один. Разница довольно ощутимая.
К тому же кроме объективных экономических причин государство подзакрутило гайки и в приказном порядке запретило госкорпорациям и всем их дочерним предприятиям проводить какие-либо праздники за бюджетные средства, а за небюджетные, естественно, никто не хочет. Поэтому все очень сильно посуровело, но не беда.

- Сколько человек работает на вас сейчас?

- На сцене – шесть. А вообще в коллективе, включая звукооператоров, декораторов, мерчендайзера, осветителя, видеоинженера, пресс-атташе, директора и меня, где-то в районе 20.

- Вы чувствуете за них ответственность? Вы же должны обеспечить их работой?

- За тех людей, с которыми я связан постоянно, я, конечно, чувствую очень большую ответственность. И потому, если, скажем, в конфликт входят мои личные интересы и интересы группы, то в 99 случаях из 100 интересы группы побеждают.

- Каким может быть конфликт?

- Ну, например, в один и тот же вечер мне могут предложить вести какую-нибудь свадьбу за 10 тысяч долларов, а нам с группой играть концерт в другом месте. В таком случае я не рассматриваю индивидуальную занятость, какие бы гонорары ни светили.

Из общения с залом:
- Леша, у нас со следующей песней могут быть проблемы.
- Абсолютно никаких проблем. Дело в том, друзья, что у нас Госдумой недавно был принят закон, запрещающий произносить со сцены определенные слова, потому что за это штрафуют и организаторов концерта, и музыкантов… А вас – нет. (Бурные и продолжительные овации – прим.ред.) Поэтому мы сейчас делегируем вам возможность сказать все, что вы думаете, кратко и выразительно в конце песни.

- Случившийся в стране кризис кроме экономической имеет и политическую сторону. Согласны ли вы с тем, что суровые времена подкидывают талантливым людям поводы, чтобы раскрыться?

- Да, я согласен с этим, конечно. В кризисные времена обостряются противоречия в обществе. И если есть какие-то тенденции к тоталитаризму, то они становятся более сильными. А это все создает атмосферу, которая для театра и для рок-н-ролла очень полезна. Очень питательна.

- Вы сейчас чувствуете, что в культуре начинает закипать что-то интересное?

- Ну, наверное, да. Просто мы сейчас сами столько работаем, что мало смотрим нового. Но думаю, что что-то происходит. Все-таки должно пройти какое-то время для того, чтобы результаты стали широко известны и очевидны.

- Я почему спрашиваю? В последнее время люди с особенной неохотой соглашаются на интервью, причем не хотят высказываться как по одну сторону баррикад, так и по другую. Например, один очень известный человек, открыто придерживающийся оппозиционных взглядов, мне сказал, что не хочет стать вторым Макаревичем. С другой стороны, режиссер Говорухин тоже отложил интервью, сославшись на то, что очень устал и не желает больше ничего обсуждать. Чем это объясняется? У одних срабатывает чувство самосохранения, а у других?

- Вы знаете, я подозреваю, что, когда Говорухин говорит, что он очень устал и ему попросту надоело, он совершенно не кривит душой, это чистая правда. Просто сейчас стало столько поводов. Каждый день мы непрерывно видим людей, которые дают интервью. Никогда прежде не было такого, чтобы на российских телеканалах одновременно шло 4-5 ток-шоу часами. Ча-са-ми! Начиная с 7 вечера и далеко за полночь. Вы можете увидеть на первом, втором, четвертом, пятом питерском или московском каналах ток-шоу про политику, где все эти люди, включая Говорухина, каждый день дают интервью. Я туда не хожу, слава Богу, но очень много людей, которые из себя хоть что-то представляют, каждый день находятся в этом плавании. И всем ужасно надоело. Я сам, как правило, в последнее время отказываю в интервью раза два-три в неделю даже московским изданиям…

- Вы тоже не хотите говорить о политике?

- Не хочу. И поверьте, не из-за опасений. Я уже наговорил достаточно. Все, что я думаю, я совершенно искренне уже высказал. Просто я не хочу повторяться до бесконечности.

- А вообще вы считаете, что инакомыслие сегодня наказуемо?

- Да, конечно, наказуемо. Вот Мездрича уволили в Новосибирске за постановку Тангейзера.

- Недавно нашла любопытное высказывание Кончаловского насчет Тангейзера, и мне понравилась его мысль.

- А можно послушать? Я не в курсе.

- Он говорит, что «назревает глубочайший разрыв между рядовым зрителем и эстетикой молодых художников, ищущих новые формы. Этот разрыв начался не сегодня, а где-то в начале прошлого века. Когда выработалась формула успеха: скандал важнее художественной ценности и замысла».

- Ну да, это очень умно, и я абсолютно с этим согласен. Такой разрыв есть, только полицейскими методами с ним нельзя бороться. Увольнениями, угрозами, шантажом… Это отвратительно совершенно.

- Этот разрыв происходит только в изобразительном искусстве и театре или он и в музыке тоже есть?

- Я думаю, что в музыке он есть, только мы его меньше знаем. Все-таки музыка – это гораздо более абстрактное искусство, скажем, что такое порнография в музыке, я даже не понимаю. То есть, как изобразить это? Как придраться к музыке? К песне придраться проще, там есть слова… В конце концов Pussy Riot они тоже пели, правда, это трудно назвать пением и игрой на музыкальных инструментах. Но с натяжкой можно. Я совершенно соглашусь с Кончаловским, хотя он старше меня на 30 лет и вроде бы должен быть представителем еще более консервативного поколения, чем я. Но, тем не менее, я тоже считаю, что, когда тяга к сенсации начинает довлеть над тягой к прекрасному, в результате получается кака. И все равно, даже если эту каку уже поставили, бороться полицейскими методами с ней нельзя. Не нравится – не ходите, и спектакль умрет. Это же элементарно, он продержится две-три постановки. Если правда то, что сказано Кончаловским, если это неинтересно публике, она же не будет ходить, правда? Спектакль закроется, директор потеряет в деньгах, и коллектив уволит его из театра. Труппа имеет право это сделать в результате собрания: скажут, зачем нам такой директор, который ставит спектакли, не имеющие успеха у публики? Давайте мы позовем Кехмана из Питера. Пускай наладит нам процесс. Только это должен делать народ, труппа театра, а не Мединский. Вот в чем все дело.

- Полгода назад у нас отменили концерт Макаревича. Многие собирались на него пойти. И когда это произошло…

- Ну да, сказали, что было продано два билета. Брехня.

- Когда это произошло, член Общественной палаты нашего города, Председатель Союза художников, комментируя отмену концерта, высказалась следующим образом: «Гражданская позиция у всех творческих людей должна быть единой - за Россию. Я принципиально не пошла бы на его концерт, хотя уважаю и люблю его творчество. Я не принимаю его позицию». Если предположить, что она сказала это от души, а не вслед за линией, то как вы оцените ее слова?

- Прекрасно! Слово «должна» здесь особенно чудесно. При этом вот что интересно: я сильно подозреваю, нет, ни фига не подозреваю, я просто уверен в том, что позиция Макаревича как раз за Россию. Гражданская позиция однозначно за Россию, за то, чтобы она была мощной, великой, гордой страной. Как и у меня, как у Кончаловского, как у Говорухина…Только пути к этому мы видим разные. Каждый по-своему понимает, каким маршрутом нужно двигаться к счастью.

- А что за история была с песней «Шла Саша по шоссе»? Там как раз фигурировал Говорухин.

- Если вы про отмену спектакля, то она никак не связана с песней. Нашу постановку хотели пригласить в Ханты-Мансийск на театральный фестиваль, председателем жюри которого является Станислав Сергеевич. Он сказал, что этот спектакль он не хочет, потому что в нем играют Виторган и Кортнев. И это абсолютное его право. Он председатель жюри, и ему отбирать спектакли на свой фестиваль. Понятно, что участие в подобном мероприятии помимо театральных постановок предполагает еще и пресс-конференции, и общение с журналистами, а момент тогда был очень напряженный – преддверие выборов, и ему совершенно не нужны были люди, не близкие по взглядам.

- То есть вы совершенно искренне не связываете это с исполнением вами песни «Шла Саша по шоссе» на митинге оппозиции?

- Никак абсолютно. Это связано с тем, что моя позиция отличается от его позиции. И это было высказано не только в песне «Шла Саша по шоссе», но и в многочисленных интервью. Просто это его фестиваль, и он имеет право меня туда не приглашать. Вот если бы он запретил мне выступать, например, здесь, в ЦДХ, тогда бы я начал звонить во все инстанции, ругаться и вам, понятно, сейчас рассказывал бы о своей ненависти к режиссеру Говорухину. Но там, на своей территории, он был абсолютно прав. Я бы тоже его не пригласил, приедь он сюда к нам на наш концерт выступить с речью. Ни в коем случае. И это как раз абсолютно нормальная ситуация.

Из общения с залом:
- 12 лет назад на одном из халатных концертов образовалась семья.
- Прямо здесь? Здесь же нет кровати!
- Примерно через 50 минут.
- Видимо, на улице было тепло…

- Вы чувствуете себя успешным человеком?

- Конечно. Я прекрасно понимаю, что есть люди гораздо более успешные с точки зрения и популярности, и доходов, но, с другой стороны, я отдаю себе отчет, что я живу, скажем, обеспеченнее десятков миллионов моих сограждан. И поэтому как-то там роптать на то, что наши песни не стали слишком популярными и известными каждому человеку, я точно не имею ни малейшего права. Мы добились даже большей популярности, чем мечтали когда-то в юношестве.

- Это был ваш осознанный выбор? Вы же могли раскрутить этот проект больше?

- Нет, наверное, не мог. Понимаете, мы образовались и развивались долгие годы в стенах студенческого театра МГУ, вообще в стенах университета и в театральной среде не было даже мысли о том, чтобы заниматься каким-то продюсированием. Мы были группой внутри театра. И все свои серьезные песни, которые действительно стали хитами, мы написали, будучи артистами студенческого театра. И поэтому мы и живем по тем правилам, которые нам были привиты в детстве и юности. Если бы не театр, если бы я собрал группу, например, при московской рок-лаборатории, то, наверное, все сложилось бы совершенно иначе, но неизвестно, хуже или лучше. Возможно, мы бы уже спились или сторчались от наркотиков, как сделали, к сожалению, очень многие наши коллеги того же возраста. Вообще групп были тысячи, но тех, кто просуществовал больше 30 лет и пользуется большим успехом, можно по пальцам пересчитать.

- Успешным людям часто приходится отказываться от радостей, связанных с семьей. С вами так было?

- Когда-то давным-давно, когда я был маленький и очень амбициозный, у меня была первая семья, которая, в общем-то, и распалась из-за того, что я занимался исключительно своей карьерой. Впрочем, Ира Богушевская, моя жена (певица, поэтесса, композитор - прим. ред.), занималась своей, и поэтому мы довольно быстро разошлись. А сейчас я живу в браке с женщиной (Амина Зарипова, чемпионка мира по художественной гимнастике – прим. ред.), которая существенно более амбициозна, чем я. И мы не виделись уже две недели, потому что она разъезжает со своими воспитанницами по всему миру: сегодня в Бухаресте, а прилетела туда из Лиссабона, где провела неделю на очередном этапе Кубка мира. Но мы уже взрослые, любящие друг друга люди и понимаем, что это такая любовь и такая семья. И она у нас очень крепка, и в ней родились уже трое детей, которых мы ужасно любим и которые любят нас.

Эпилог (из песни «Малышка»):
«На этом коллектив нашего санатория прощается с вами! Мы провели вместе несколько прекрасных минут! А теперь – отбой». 

 

 

Фото из личного архива Алексея Кортнева.