Смех и слезы Максима Аверина

Харизматичный, обаятельный, позитивный. Витальный, по определению GQ, Максим Аверин вновь гастролирует по стране с моноспектаклем «Все начинается с любви». На этот раз – с его продолжением, где открывает зрителю другого себя. Не Сергея Глухарева или Олега Брагина. И даже не ведущего «Трех аккордов». В течение двух часов без антракта он «балансирует между комедией и трагедией», жонглируя настроением публики, и как автор происходящего на сцене видит в этом глубокий смысл: «Мы плачем и смеемся. Это жизнь».

- Начну со вчерашнего спектакля: если не ошибаюсь, впервые он был представлен на сцене Ленкома в 12-м году...

- Да. Боже мой!.. Я, честно говоря, никогда не вел хронологию. Сидишь и пишешь, архивируешь свою жизнь... Это невозможно. Не люблю. Я все-таки иду вперед.

- За эти годы спектакль как-то менялся?

- Конечно. Он меняется постоянно. Единственное, что остается, произведения, лежащие в его основе. Это Давид Самойлов и «Баллада о прокуренном вагоне» Кочеткова. Я считаю, в них отражена вся суть не только моей, жизни в целом. Все остальное меняется. У меня только музыкального материала на 9 часов. А монологов, которые я сам пишу, или поэзии, которую исполняю, еще больше. Сегодня у меня настроение такое, и я чувствую, что, предположим, Маяковский мне ближе, поэтому звучит «Флейта-позвоночник». Или же, наоборот, ухожу в весеннее настроение, а это Роберт Рождественский.

- Кто писал сценарий? Вы?

- Да. Понимаете, мне нужен был такой спектакль... Просто играть труса над пропастью я не буду. Материала много, но все, что мне присылают, я не хочу играть. А то, что хочу, это достаточно сложно, коммерчески невыгодно по декорациям, их перемещению. Ставить спектакль, чтобы вы потом сказали: «Ну понятно, мило провели вечерок», – я не буду. Я уважаю своего зрителя, свою профессию. Нет, я никого не осуждаю, о коллегах не говорю плохо никогда. Но то, в чем просят принять участие... Не хочу. Вы же видите: афиши переполнены. Зачем вставать в этот калашный ряд? Все-таки актерская жизнь скоротечна. Буквально перед нашей встречей был день рождения Юрия Богатырева. Артист такого масштаба, таланта, мне кажется, до конца так и не был раскрыт. Хотя вроде бы у него счастливая актерская судьба: много сыграл, много сделал. Но все равно... Такая странная жизнь артиста: всегда быть недовольным уготованным жребием. Я считаю, что даже половины не сделал из того, что мог. Даже половины.

- Вчера у меня было ощущение, что вы хотите собрать все целевые аудитории, сделать спектакль для всех. Потому что, с одной стороны, вы читали произведения не самые легкие в восприятии. Рядом со мной сидела тургеневская барышня, знающая все стихи наизусть. А в центре зала – парень, не знакомый с умением тихого смеха, которого вы развлекали шутками в промежутках между исполнением сложных поэтических сочинений. Вам хотелось привлечь людей с простой душевной организацией?

- Уверен, что любой автор, которого я исполняю, мечтал бы о том, чтобы каждая душа, каждое сердце откликались. И для этого не надо быть сложной внутренней «машинерией». Мне кажется, искусство в том, что именно простота взята за его основу, фундамент мира, азы жизни самой. Мне кажется, человек сам выдумывает сложности. Жить по определенным заповедям: просто любить, быть порядочным – это все сейчас нивелировано. Мы каждый день сталкиваемся с какими-то новыми сложностями других. «Ад – это другие» – есть такая замечательная пьеса. Мы сами себе устраиваем испытания. А моя задача – работать. И для интеллектуалов, и для простых людей. Я всегда хотел, чтобы театр, кино, музыка были не то чтобы доступны (выброшено, пользуйтесь), но чтобы они затрагивали, волновали, заставляли переживать. Чтобы стена, которую мы возводим, спасаясь от боли, разочарования, рухнула. Чтобы хоть какая-то живая струя радости, тепла появилась. Простой это человек или сложный – какая разница?.. Я считаю, что задача искусства – объединять. Лечить, врачевать, вдохновлять, возрождать.

- «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины»?

- Я не совсем с этим согласен. Истина – то, к чему мы всю жизнь стремимся. Искусство, скорее, не дает умереть от кошмара, который люди придумывают друг другу. Вот с этим я согласен. А истина – это что? Главная задача человека – жить и любить. Простые вещи, лежащие на поверхности.

- Вчера на пресс-конференции я зацепилась за ваши слова про молодого, подающего надежды, 41-летнего актера. Когда у артиста наступает зрелость?

- Думаю, вам ни один артист, даже будучи уже очень взрослым, не скажет: я все умею. Всегда будут говорить: еще не дошел.

- Мне понравились именно слова про подающего надежды. Потому что в обычной жизни я чаще встречаюсь с бизнесменами, чем с актерами. И в этой среде, если ты в 35 не состоялся, уже никаких надежд.

- Это немного другая история. Все-таки бизнес – удел молодых. Как, в общем-то, и театр. Подавать надежду самому себе, что ты можешь еще что-то сделать, – это ближе к моей профессии. Самому себе задавать вопросы. Мне кажется, правильно жить именно так, а не просто сидеть. Тогда не надо было бы сейчас давать интервью. Тогда получается, я все уже сказал, все уже сделал, на все вопросы ответил. Все в этом мире было, кроме этой минуты сейчас. Можно сколько угодно радоваться вчерашнему успеху и жить в нем. Но моя жизнь все время в состоянии: ну-ка, давай с начала. Вроде бы просыпаешься в хорошем настроении. И вдруг что-то свербит, значит, что-то надо делать, искать причины, следствия. Что с тобой происходит? Тогда ты остаешься живым. Надо постоянно жить в состоянии впитывания этого мира. Все время смотреть, что происходит. Многие говорят: «Я не смотрю телевизор». А я смотрю. Потому что обязательно должен знать, куда идет этот мир. Тогда я буду его слышать, говорить со всеми на одном языке. Тогда я пойму: ага, вот она, болевая точка.

- Но для спектакля вы выбирали разные языки. И в промежутках между лирическими произведениями были ведущим Первого канала, который развлекает прибаутками на бытовые темы, шутками про секс. Я не против секса. И в целом мне скорее понравилось ваше выступление. Но в какие-то моменты казалось, что оно не для меня: вот сейчас Аверин работает для меня, а через минуту – для того парня. Двойственное восприятие.

- Ради Бога. Вы меня простите, но я не очень верю, когда люди говорят: знаете, я такая тонкая организация, я ромашками какаю. Мне кажется, что хорошее чувство юмора должно присутствовать в любом слое населения.

- Согласна. Комедия – самый сложный жанр, потому что рассмешить человека тяжело.

- Да, особенно в наше время. Потому что все ржут, но никто не смеется. Дядьки переодеваются в тетьку. И думают, что это смешно...

- Назовите секрет хорошей комедии.

- Играть на полном серьезе. Это Раневская сказала: «Я не люблю смешное в комедии». А великий Чарли Чаплин раскрыл главный секрет этого жанра, он сказал замечательную фразу: «Трагедия напрашивается на то, чтобы ее высмеивали». Вероятно, это наша защита от обстоятельств, перед которыми мы чувствуем собственное бессилие. В противном случае мы сошли бы с ума.

- «Любовь и Сакс» – это комедия?

- Лирическая комедия, да.

- Расскажите буквально пару слов о фильме.

- Что о нем рассказать? Вот придете, посмотрите.

- Это будет хорошая российская комедия?

- Даже Никита Михалков, сидя в монтажном зале, не скажет вам, хорошее он кино снял или нет. Только публика, ради которой все делается, решает это. А как я, находясь в кадре, могу судить, будет успех или провал? Я не уверен, что найдется человек, который, снимаясь, заведомо это знает. Как можно спрогнозировать? Непредсказуемая вещь.
Знаете, есть гениальная история. Один из моих педагогов в театральном училище Щукина – Алла Александровна Казанская, звезда театра Вахтангова, необыкновенной красоты актриса – в юности должна была играть Нину в спектакле «Маскарад». Премьера намечалась на 22 июня 1941 года. Этой великой актрисе композитор Хачатурян написал тот самый знаменитый вальс. Но началась война. И она навсегда изменила жизнь этой женщины. Она могла бы стать Любовью Орловой. Все пророчили успех. Вальс гениальный. Постановка. Маскарад. Чудо. Но жизнь пошла по-другому. Да, Казанская состоялась, достаточно много сыграла. Однако чего-то не произошло, того прогнозируемого успеха не случилось. Вы можете сколько угодно обвешивать город афишами, вложить деньги в раскрутку, но если вы не зацепили зрителя, не подключили его к себе, все бесполезно, на каком бы языке вы ни говорили... Я люблю смотреть фильмы, спектакли без перевода. Для меня искусство многонационально, оно не имеет ни географического положения, ни политической ориентации, ничего. Оно космическое. Отдельная планета, находящаяся над миром.

- Я правильно понимаю, участие в программе «Три аккорда» – это капитализация бренда «Аверин»? Помогает продавать дороже, быть более востребованным? Или это что-то другое?

- Что-то другое. Считайте, что я разнорабочий. Не могу сидеть на месте, мне нравится функционировать. Подороже продаваться... Почему вы думаете, что я стакан какой-то крупы? Рынок, который вошел в нашу жизнь, удивительным способом позволяет обращаться с человеком как с вещью. Ну ладно.

- В одном из интервью вы сказали, и вчера тоже упомянули об этом, что в вашем творчестве был период чудовищного кооперативного кино, поскольку вы не хотели сидеть и ждать звонка от Никиты Михалкова.

- Я вообще ничего и ни от кого не жду. Это бессмысленно. Зависеть от чьей-то воли я не могу. Я сам строитель своей жизни. Поэтому, если я буду не нужен кинематографу, это не значит, что я выйду в окно. Я найду способ существования. Поймите, я никогда не сидел на месте. Работаю с 12 лет. И никогда не стесняюсь труда. Считаю, труд – это прекрасно, он облагораживает человека. Это мое глубокое убеждение.

- Я хотела спросить о другом. В данном контексте Никита Михалков – это собирательный образ или действительно человек, звонка от которого вы хотели дождаться?

- В данном контексте скорее собирательный образ. Хотя я был на творческом вечере Никиты Сергеевича. Это было прекрасно. И многие мысли, которые режиссер тогда высказывал или которые нашли отражение в его книгах, мне близки. Я говорю именно об отношении к профессии. Поэтому, конечно, я мечтал бы поработать с этим режиссером. Он рассмеялся, когда меня увидел (я зашел за кулисы поблагодарить), сказал: «Да, я видел, читал, что ты про меня говоришь». Действительно, я не могу ждать звонка от Никиты Михалкова. Может быть, он сейчас Буниным увлечен. А я не вписываюсь в бунинскую историю. Я же прекрасно понимаю, когда снимаюсь с Анатолием Белым, прекрасным артистом, что в кадре у Толи более аристократичное лицо, у меня простоватое. Я могу играть крестьян.

- Желтков отличный получился.

- Ну вот. Понимаете, это случай. Это увидел Эрнст. Меня никто никогда не попробовал бы на эту роль. Тогда был успех «Глухаря». Какой Желтков? Этого бы просто не допустили.

- Вам было уютно в роли трагического персонажа?

- Значит, вы меня совсем не знаете. Как раз в театре и очень многие мои работы в кино были далеко не комедии. Но мне всегда нравилось именно балансирование между юмором и трагедией. Это чаплинский ход. Даже «Огни большого города». Когда сидит слепая цветочница и перебирает цветы, он смотрит на нее влюбленно, не может оторваться. И вроде бы подходит к ней. И музыкально... Чарли Чаплин же еще музыку писал, гениальный был человек... И вот он смотрит на нее, и музыка достигает такого пафоса, в хорошем смысле этого слова. Вдруг все перечеркивается тем, что она выливает ему воду в лицо. И мы смеемся. Мы плачем и смеемся. Это жизнь. Вот вы говорите: это для меня, а это – нет. Я уверен, что мы все в той или иной степени живем в этом балансе. Перекос туда, перекос сюда, мы идем по канату жизни и сохраняем равновесие. Дальше уже кто как договаривается с самим собой и Всевышним.

- А с кем из режиссеров вам больше всего понравилось работать? Кто произвел впечатление?

- В кино? Они все в какой-то степени на меня повлияли. Но думаю, кино для меня началось именно с Вадима Абдрашитова. Благодаря ему я осознанно начал что-то понимать в специфике кинематографа. До этого как обезьяна с гранатой. Он с меня все счистил, убрал, поставил в кадр и научил в кадре думать, существовать. Удивительный режиссер. Счастье для меня.

- Какой это был год?

- 2002-й.

- А был такой момент, когда вы поняли: «Я состоялся»? Мы уже говорили об этом немного, и я поняла вашу мысль о том, что человек никогда так не скажет. Но все же ощущение...

- Моя любимая история, хоть и печальная. Михаил Пуговкин – великий комедийный артист – перед смертью, знаете, какую сказал фразу? «Мне так страшно от того, что я свою последнюю роль сыграл». Вот и все про состоятельность. Наверное, это творческая смерть, когда ты понимаешь, что иссяк. Хотя есть артисты, которые говорят: я не на все времена. Возраст, ты выходишь из формы. Не каждый может сохраниться героем. Это тоже работа. У меня наоборот произошло. В юности ничего не получалось, потому что морда не та. Какой-то был непонятный. Не совпадало внутреннее и внешнее. В театре было проще, поэтому там был определенный рост. Я мог благодаря материалу реализовываться. В кино сложнее. Я фактурой не Ромео, скорее, Меркуцио.

- А с точки зрения личностных переживаний? Вам интереснее фактура, которую дает Шекспир? Интереснее играть сына средневекового графа или доктора Брагина?

- Я не понимаю, как можно играть рыцаря или герцога. Ты играешь человека. Никакого не имеет значения, герцог ты, крестьянин... Другой вопрос, что драматургия Шекспира интереснее, нежели однодневные пьесы, которые сейчас пишут. Они ничего в себе не несут, не формируют, не создают. Играть в них неинтересно.

- Вы будете скучать по репертуарному театру?

- Нет, подождите. Я ушел из «Сатирикона», не из театра, я просто сменил место деятельности. Театр – это моя жизнь. Как я могу уйти?

- По репертуарному.

- Я считаю, эту систему надо реорганизовывать. Артист должен быть конкурентоспособным, а не сидеть на окладе категории номер 15 или 17. Наличие трудовой книжки и ее благополучие меня не очень волнуют. Меня волнует благополучие моего творческого эго. Я могу пойти за режиссером, за ролью, а не за тем, чтобы получать оклад. Это меня никогда не интересовало. Тем более в театре никогда хороших зарплат не было.

- А если вас позовут работать бесплатно и проект покажется вам интересным, пойдете?

- Я столько раз работал бесплатно.

- Что вас может зажечь?

- Талант режиссера, замысел, сценарий.

- Недавно читала правила жизни Балабанова. Он сказал, что у каждого режиссера есть только один по-настоящему хороший фильм. Я знаю, что актеры не любят выделять какую-то свою роль, но мне все равно всегда интересно. Если интернет не врет, у вас 59 работ только на экране. Какая-то ведь ближе к душе, больше была интересна?

- В момент, когда ты работаешь, роль тебе близка, важна, необходима. Потому что ты создаешь, ищешь, фантазируешь. В этот момент ты живой. Экран – это законченная история. Я не очень люблю пересматривать свои фильмы. То, что сделано, не изменить. Оно тебе уже не принадлежит. Театр в этом смысле более щедр в отношении артиста. Завтра будет спектакль, он будет другой за счет другой атмосферы, других людей, другого меня. Понимаете? Он более добр к артисту. Но и спрос с него большой. Там надо соответствовать.

- Пока ехала к вам, листала Facebook и наткнулась на такую фразу: «Вам не кажется, что современные музыканты как-то неохотно стали поканчивать с собой?» Это отражает состояние общества?

- У Высоцкого есть замечательное стихотворение «День без единой смерти». Там такая строка: «Он просто умер от любви. На взлете умер он, на верхней ноте». Что-то, наверное, произошло. Может быть, закончился человек. Ведь это очень сложно – продолжение себя. Когда ты вдруг понимаешь, что исчерпан, и там дно... Кто-то когда-то сказал (и стало страшно): в общем-то хорошо, что Высоцкий умер в таком возрасте. Я думаю: как?! Как это может быть? Ведь нет ничего прекраснее жизни! Ну не пел бы он, предположим, больше песен, не сочинял стихов, но он бы жил! И многим своим близким, кого обделял вниманием, когда был популярен, он был нужен.
Только сумасшедший может сделать из смерти культ. Украсить ее и сказать: Боже, он умер. Я был бы рад, если бы Высоцкий сейчас был жив. Быть может, он продолжал бы переворачивать сознание людей. То, что сейчас происходит, цинизм. Мы живем среди прогнившего цинизма. Говорим: благотворительность. И никто ей не занимается всерьез, от силы 2-3 человека. Проходим мимо стариков, которые отдавали жизнь во время войны и блокады. Какой-то идиот сказал: имело ли смысл держать блокаду Ленинграда? Как это может быть?! Когда каждая семья в Петербурге пережила трагедию. У меня от хроники волосы дыбом встают, кожа покрывается мурашками. Смотреть страшно. А они говорят, давайте обсудим, надо ли было держать блокаду? Сходите на Пискаревское кладбище. Братская могила на десятках гектаров. Понимаете? Поэтому и уходят люди из жизни – от безразличия, равнодушия. Это самый страшный грех, он поражает все остальное, уничтожает человека.

- Расскажите об опыте чтения лекций в Дюкском университете США. Как вы там оказались?

- Эдна Эндрюс – завкафедрой русского языка Дюкского университета – прислала письмо. Я несерьезно к нему отнесся. Подумал: ну какие лекции, бред. И проигнорировал приглашение. Она прислала повторное. Что ж такое-то. Отдал директору и сказал: ерунда, не поеду. А потом оказалось, что современный русский язык, разговорный, на этом факультете изучали по фильму «Глухарь»))) Он полюбился многим, и Эдне захотелось устроить творческую встречу, мастер-класс. Я приехал. Она оказалась потрясающим, удивительным человеком. Американка, страшно любящая Россию, влюблена в нашу страну так, что может часами говорить о ней. Каждый год своих студентов по каким-то невообразимым обменам привозит сюда, в Петербург. И эти сумасшедшие американцы – они же как дети – тоже влюбляются. Потому что им открывают Россию глазами Достоевского, Пушкина. Я был удивлен, когда после мастер-класса ко мне подошел человек и сказал: «Знаете, я очень люблю Маяковского». Я обалдел. Если Пушкин может быть понятен в переводе, то Маяковский, который слово выворачивал наизнанку, – такое ощущение, что анатомическое отношение к слову у поэта было... Как?! А там еще зал был очень интересный. Пришел какой-то человек с транспарантом – сейчас же модно выступать против России – постоял, понял, что никому неинтересен, ушел. Потому что – это к разговору выше – слово, поэзия, искусство объединяют, спасают людей.

- Стоит ли российскому кинематографу пытаться встать на западные рельсы?

- Зачем? Я не особо верю в возрождение. Поколение ушло. Кто будет возрождать? Надо делать новое кино. Но повторять бессмысленно, подражать глупо, надо искать свой язык.

- Какая из работ в кинематографе последних лет может быть образцом «своего языка»?

- Русская картина, да? Я сейчас не смогу сказать, хотя стараюсь смотреть все. «Левиафан» был давно... Но он был именно национальным. Многие говорили: это про церковь. Ничего подобного. Это фильм про русского человека, которому свойственны «Эх, ма», горькость и боль.

- Расскажите о проектах, в которых вы сейчас заняты.

- Когда будут сделаны, тогда и узнаете.

- Чего ждать?

- Ждите весну. Я так не люблю говорить о том, что только еще запланировано. Вот когда хлопушка ударит, когда я окажусь в кадре... Есть фильм, сценарий которого мне три года назад принесли. Я тогда продюсеру сказал: это слишком хорошо, чтобы состоялось. Как в воду глядел. Кризис – сценарий ушел. Сейчас он опять ко мне возвращается. Жду. Это колоссальная работа, особенно когда дело касается исторических вещей. Нужна точность... В этом фильме я буду играть дирижера, но не просто же буду клешнями водить, понимаете. Значит, надо пойти учиться. Это тонкая работа. Наличие Максима Аверина в кадре еще не значит, что все будут смотреть. Мне иногда говорят: да ладно, вы, главное, выйдите – и все. Нет. Чтобы тебя любили, надо многое сделать, доказательства нужны каждый день. Плюс прислали еще один сценарий – замечательный, интересный, смешной и грустный в какой-то момент. Посмотрим. Все упирается в финансирование, бюджеты и тех, кто рядом с тобой, партнеров.

- Есть мнение, что будущее за развитием индустрии телесериалов. Полный метр будет все больше сдавать.

- Он уже давно сдал. В сериале нет ничего плохого. Замечательный формат, возможность воплощать творческие идеи. Много хороших, интересных, успешных примеров. Я с удовольствием снимаюсь. Сложность полного метра – конечный результат. Куда он идет? Вот прекрасная русская картина «Дурак», опять же возвращаясь к предыдущему вопросу. А кто ее видел? Фестиваль. И что? Почему ее не показывают зрителям?.. Кинопрокат – это другая вещь. Люди же не сидят, не вздыхают: «Ах, к нам никто не ходит», они вкладывают деньги и хотят получить откат. Это естественно, это бизнес: вложил – заработал. Так что не к ним вопрос.

- Какую самую амбициозную задачу вы ставите перед собой?

- Доехать до Екатеринбурга. И чтобы завтрашний спектакль прошел хорошо. Все. Я принимаю жизнь такой, какая она есть. Всего лишь оставляю за собой право ее вершить))) Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. И мои амбициозные планы не стали мельче, нет. Я по-прежнему верю и надеюсь, что еще многое могу сделать. Но это уже становится интимным, я лелею свою мечту, оберегаю ее. А живу сегодняшним днем. ///